Ронда Грей - Вольная птица
— Ты вернешься? — поинтересовалась Мама Роза.
— Не знаю, — прошептала она, делая шаг в сторону Мигеля. Увидев, как она приближается к нему, он даже не сделал попытки выйти ей навстречу из-за стойки. Дасти беспомощно смотрела на него, не зная, что и сказать. Она молча пыталась запечатлеть черты его лица, шелковистые черные волосы и высокий лоб. Большие темные, почти черные, глаза. Прямой нос, тонко очерченный рот, маленькую ямочку на его подбородке.
— Тебе нужно заехать за своей одеждой, — сказал он.
— Я уже захватила ее, — ответила Дасти.
И пожалела, что сделала это. Если бы они остались одни в его доме, он мог пойти на попятную. Они расстались бы друзьями.
— Значит, прощаемся?
Дасти заморгала. Как он мог еще только сегодня утром говорить о своей любви, а сейчас прощаться с ней так холодно?
— Благодарю тебя, — заикаясь, произнесла она, — за все.
Однако не стронулась с места, молча молясь, чтобы в его глазах проглянул теплый, нежный и страстный Мигель, с которым она была так близка. Но она по-прежнему видела перед собой бесстрастное лицо незнакомца. Наконец Дасти повернулась и медленно пошла, испытывая все более острую боль с каждым шагом, отдалявшим ее от Мигеля.
Дасти приехала домой, прогуляла пса по двору на поводке, который купила вместе с Мигелем. Вернувшись с прогулки, она упаковала все необходимое для жизни в поле, загрузила в «виллис» свои пожитки, написала записку хозяину дома, извещая его, что не будет продлевать аренду квартиры. Потом упала в постель и прижалась к Коди, желая, чтобы на его месте оказался Мигель. Но сон не шел к ней.
Сейчас она уже жалела, что не оставила пса в доме Мигеля. Она искала предлог, чтобы поехать к нему. При расставании они чего-то не сделали, чего-то не сказали друг другу. В ней все росла и росла боль, и Дасти уже была не в силах сдерживаться. Она заплакала. И плакала по мужчине, чью любовь утратила прежде, чем узнала о своей любви к нему.
Коди подполз ближе к ней и принялся слизывать своим теплым влажным языком соль с ее щек.
— Что я наделала? — спросила она пса. — Но что могла я поделать?
Если бы она просто позвонила в Парковую службу Страны Каньонов и попросила организовать поиски своего отца, то неизвестно, захотели бы они заняться этим или нет, и уж в любом случае не смогла бы объяснить им, как добраться до раскопок, которые ее отец собирался посетить вместе с ней в их общий день рождения.
Дасти была уверена, что именно туда направился отец. Труднодоступность этого места позволяла ему делать вид, что он согласился сотрудничать с похитителями, и одновременно не давала им возможности разграбить его до конца, не подвергая при этом опасности свою жизнь. В этом она не сомневалась, как и в том, что могла проникнуть в каньон пешком и выбраться из него незамеченной. Если бы Мигель проявил большее понимание и хоть какую-то веру в нее... Если бы он все еще любил ее... Она могла бы найти отца, вернуться потом в Пайнкрик и попытаться возобновить свои отношения с Мигелем. А что сейчас? Как она и думала с самого начала, в их случае речь шла о взаимном влечении противоположностей, а потому не было места компромиссу. Его прощальные слова не оставляли никакой надежды.
Как, может быть, и те, что произнесла она.
Неважно, что Мигель противился продолжению поисков и поездке в штат Юта. Ведь он это делал из любви к ней и из опасения за ее безопасность. Потому и настаивал на том, чтобы она слушалась его. А она так жить не может. Она должна делать то, что сама считает правильным. Но как больно покидать его... знать, что никогда больше не увидишь его улыбку... не услышишь его мелодичного голоса... не почувствуешь его горячего тела рядом...
Она металась на постели, шепча имя Мигеля. Когда-то она сочувствовала Уэйну, после того как Рейчел оставила его, но не понимала в действительности, каково ему было.
Сейчас она поняла это.
По приезде в Моаб она навестит Уэйна, решила она. Как он плакал на ее плече! Теперь она поплачет на его плече. И научится жить без Мигеля.
Проснулась она с припухшими и покрасневшими веками, совсем не отдохнувшей, с трудом поднялась с постели и вывела Коди на прогулку. Позевывая, она следовала за ним, держа его на поводке, надеясь, что холодный утренний воздух прояснит ее мысли. Но когда Коди успел уже обнюхать каждый куст во дворе, она чувствовала себя по-прежнему неважно.
Дасти приняла душ, накормила пса, но сама поела без аппетита. Собрав свои спальные принадлежности, оглядела пустую комнату, вспоминая ту ночь, когда Мигель привез ее домой и с сочувствием выслушал ее рассказ. Глубоко вздохнув, она решительно вышла из дома.
— К ноге! — приказала она Коди, заставляя его идти слева от себя, чтобы не запутаться в поводке. Он подчинялся, пока они не приблизились к «виллису», — тут пес вдруг рванул к машине. Громко лая, уперся передними лапами в дверцу. Дасти практически ничего не видела из-за скатанного спального мешка в руках. — Тс-с-с, — раздраженно прошипела она. — Пусти меня, я не могу открыть дверцу.
Дасти неуклюже возилась со своим ключом, пытаясь отпереть дверцу одной рукой, поскольку другая была занята. Дверца открылась сама, и из нее вывалился сонный Мигель, со спутанными волосами и с запасным ключом в руке. Ее руки ослабли, и спальный мешок упал под джип.
Он улыбнулся, а она бросилась в его объятия и что-то залепетала от неожиданной радости совершенно нечленораздельно. Она уже не ждала, что он снова взглянет на нее с таким огоньком в глазах, не думала даже вообще увидеть его, не говоря уже о его обнимающих горячих руках. И он поцеловал ее, прекратив попытки произнести что-либо вразумительное.
— Извини, любимая, — наконец сказал Мигель. — Я вел себя как мальчишка, как злой и глупый мальчишка. — Некоторое время он впитывал в себя это пленительное зрелище — ее неподдельно радостное, улыбающееся лицо. — Ты рада видеть меня?
— Да! — Она снова сжала его в своих объятиях. — Я люблю тебя. Теперь я знаю это.
Издав вопль восторга, он поднял ее на руки и начал кружиться вместе с ней. Дасти отпустила поводок Коди, и тот запрыгал вокруг них, желая принять участие в их радости. Мигель опустил Дасти на землю и поймал поводок.
— И я люблю тебя, — произнес он, надевая петлю поводка на руку и соединяя пальцы на ее талии. — И постараюсь научиться, как говорит мама, принимать тебя такой, какая ты есть, — такой независимой, что впору прийти в ярость. А ты, быть может, научишься полагаться на меня немного больше?
Она нерешительно кивнула, опасаясь, что он попросит ее не ездить в Моаб, но он сказал совершенно другие слова:
— Так ты не против моей помощи в поисках твоего отца?
