Марсия Иваник - О, мой ангел…
Другие больные с интересом наблюдали за детишками. Особым вниманием пользовалась крошка Либерти. Одна из медсестер развела руками, увидев такую толпу, но Надя ничего не могла поделать.
— Оуэн, я не в силах уговорить маму вернуться домой, — сказала Надя. — Она не хочет трогаться с места.
Оуэн посмотрел на нее, что-то соображая.
— Постараюсь помочь, — сказал он, оставив Надю рядом с ее шумными родственниками. Через пять минут он вернулся. — Все устроено.
— Значит, она уходит с нами?
— Нет, она останется здесь.
— В больнице? — Надя передала двухлетнюю Татьяну в руки ее матери. — Она же не может тут быть, она не больна.
— Я попросил поставить в палате дополнительную койку, так что Оленка проведет эту ночь вместе с отцом.
— И ей позволят?
— Поскольку он в отдельной палате, мать никого не стеснит, а посему правила не будут нарушены.
Он повел Надю к палате, где находился отец.
— Я также договорился, что она пробудет здесь до тех пор, пока Милош не выпишется.
Надя остановилась перед дверью.
— Ты абсолютно уверен, что все будет в порядке?
Он гладил ее по щеке.
— Ты доверяешь мне, Надя?
Она провела пальцами по лицу Оуэна, стирая с него строительную пыль. Он дотронулся до ее волос, взгляд его выражал только одно чувство — любовь.
Как она могла не доверять человеку, который любим? Однако доверяет ли Оуэн ей, если она по-прежнему хранит свою тайну? Тайну, которая, стань она известна, сможет их разлучить. Да, Надя доверяла Оуэну всем сердцем.
Она взяла его ладонь и поднесла к губам.
— Да, Оуэн, я доверяю, скорее, верю тебе.
— Прекрати, — сказала Надя, — щекотно. — Она качнулась. — Ты обещал, что будешь паинькой.
— А я и есть паинька, — Оуэн провел травинкой по ее локтю, потом по узкой загорелой щиколотке. — Если хочешь, проверь мое поведение. — Он потянулся за корзинкой со снедью и вытащил оттуда яблоко. — На прошлой неделе, когда увозил тебя отсюда, я и не думал, как поступать. Просто подставлял под солнце все части своего тела, даже самые интимные. — Он почесал спину.
Надя скрестила ноги и села прямо.
— Хочешь послушать «Капризную Ники» на польском? Ники была резвой обезьянкой и всем причиняла одни неприятности.
Оуэн ухмыльнулся и передразнил ее.
— Я хочу нечто иное.
От его намека у Нади кровь прилила к вискам. Все эти дни его улыбка, горячий взгляд или просто слово оказывали на нее магическое действие. Она оглядела место, где они устроились на пикник. Эни и Виктория Роза мирно паслись в высокой траве среди деревьев. Совсем рядом дремотно журчал ручей, полевые цветы издавали пьянящий аромат. Солнце согревало душу и тело. Это был райский уголок, который они недавно обнаружили на самом краю ранчо. Никто и ничто не могло им здесь помешать: ни Уатт Маршалл, ни близкая дата судебного разбирательства, ни даже музыка и последняя, еще не законченная песня. Как и та тайна, которую она продолжала скрывать от Оуэна.
Пальцы Нади лежали на струнах гитары, однако она не собиралась играть, ей просто хорошо было сидеть рядом с Оуэном и припоминать былое.
— Ты как-то обронил, что хочешь услышать, как звучат разные языки.
Широкая ладонь погладила ей ногу.
— Хочу. — Его палец, словно блуждая, дотронулся до кожи там, где кончались шорты. Он улыбнулся, ощутив, как Надя вздрогнула и напряглась. — Когда мы любим друг друга, ты начинаешь шептать что-то непонятное. Почему?
Он взял из ее рук гитару и положил рядом на одеяло.
— Прости, — пробормотала она смущенно. — Иногда я вдруг забываю, где нахожусь и на каком языке следует говорить.
Однако это было лишь полуправдой. Причина заключалась в том, чтобы скрыть свои истинные чувства. Дважды Надя призналась Оуэну, что любит его, но оба раза сказала это по-русски.
Пальцами одной руки он проник под шорты, а другой взялся за пуговицы ее блузки.
— Не извиняйся. — Он бережно уложил ее на одеяло. — Черт возьми, то, что ты лепечешь мне на ухо на чужих языках, звучит очень эротично. — Оуэн погладил указательным пальцем ее нижнюю губу. — Я по-своему перевожу твои фразы.
Она просунула руку ему под рубашку и погладила теплую спину.
— Да уж, ты можешь.
— Я придумал для тебя маленькую историю. — Он отбросил ее волосы назад, и они черным веером рассыпались по желтому одеялу. — Однажды жила-была старая сова [2] по имени Оуэн…
— Кто, кто?
— Старая сова по имени Оуэн, которая вдруг решила, что может отгадать значение всех слов в мире. — Он приник к Наде долгим поцелуем. — И вот как-то раз дикая цыганская роза вручила сове ключ от всех секретов. И знаешь, что обнаружила сова?
— Нет. А что же?
— Она открыла для себя счастье, настоящее счастье. Когда-нибудь, Надя, ты скажешь мне, что означают твои слова.
Она приблизила к себе его голову и стала горячо целовать. Пусть он не увидит, как из ее глаз полились слезы. Да, она откроет ему свое сердце и позволит себе унестись в прекрасный край, куда может доставить ее только он.
Оуэн медленно повел машину, подъезжая к Надиному дому. Миновал его и направился к тому месту, где стоял табор. Возможно, счастье не обойдет его стороной, и ему удастся снять назревающий конфликт между Надей и ее отцом. И почему именно ему приходится улаживать отношения в Надиной семье? Не потому ли, что ее члены частенько ведут себя как дети?
Он посмотрел на Милоша, который важно сидел в машине рядом с ним, придерживая пузырь со льдом у глаза.
— Ты уверен, что нет необходимости показаться доктору?
— Уверен. Мне нравится, что Оленка порхает вокруг меня, как пушинка.
Оуэн ухмыльнулся.
— Как пушинка, говоришь?
— Да, да, порхает, как пушинка. — Он опустил пузырь со льдом. — Я хочу еще раз поблагодарить тебя, друг, за доброту ко мне. — Он схватил Оуэна за руку, лежавшую на руле и сильно потряс ее. — Сколько долларов я тебе задолжал?
Оуэн постарался быстрее высвободить руку, и машина завиляла.
— О, очень много, дружище. — Он взглянул на приближавшийся табор и расплылся в улыбке, когда увидел Надю, стоявшую у стола в окружении дядей. — Но я говорю не о деньгах, Милош. Я говорю о твоей дочери.
Милош хохотнул.
— Да, да, она очень любезна, но сердце у нее, как твердый орех.
Оуэн улыбнулся.
— Наверное, ты хотел сказать, что у нее воздушное сердце, Милош.
Он притормозил, наблюдая, как семейство бросилось к машине. Слишком поздно удирать от них. По виду Нади, которая обычно улыбалась, он понял, что не избежать какого-то неприятного объяснения.
