Галина Гилевская - Обжигающая страсть
Кравцов явно разволновался. Он закурил, затем подошел к холодильнику и, открыв бутылку водки, залпом, не закусывая, выпил целый стакан. Предложил Лолите, но она отказалась, предпочтя холодное пиво.
Они постояли еще несколько минут, глядя друг на друга и думая об одном и том же — хороша парочка: будущий свекор в пижаме и невестка в ночной рубашке среди ночи разгуливают по дому и о чем-то шепчутся, не зажигая света. А наверху сном праведника спят жена-свекровь и жених-сын. Великолепно!
Быстро поцеловавшись, не прощаясь, они разбрелись по своим спальням…
Утром в понедельник Кравцов появился в своем кабинете мрачнее тучи.
Он даже не поздоровался с секретаршей, а сразу же протянул ей листок бумаги, исписанный его мелким почерком.
— Маша, вот список людей, которые должны быть в моем кабинете с перечисленными ниже документами. Начало совещания в десять тридцать.
— Да, я сейчас обзвоню всех, — и, обескураженная таким началом дня, секретарь скрылась за дверью.
Кравцов поудобнее устроился в кресле и принялся за чтение свежих газет. Со стороны могло показаться, что он совершенно спокоен, но два карандаша, которые он ухитрился сломать, делая заметки на полях какой-то статьи, свидетельствовали о том, что буря близка и вот-вот грянет…
За пять минут до назначенного срока кабинет Кравцова начал заполняться людьми. У каждого в руках была папка с необходимыми для совещания документами. Все хранили деловой вид. Здесь были многочисленные референты, эксперты и помощники, привлекавшиеся к подготовке документов Думы.
Последними стали заходить коллеги-депутаты, члены Комитета, которых Кравцов тоже вызвал на внеочередное заседание. Кое-кто пытался делать недовольный вид — мол, занятого человека от работы отрывают, — но, разглядев сурово сдвинутые брови Кравцова, смиренно занимал свое место.
— Степан Николаевич, я вам понадоблюсь? — не выдержал все же кто-то из думцев, но моментально осекся, услышав в ответ:
— А вы как думаете? Если назначено заседание комитета со всеми работающими здесь людьми, почему это не должно касаться вас? Вы что, сложили свои полномочия?
— Нет, что вы, я просто так… — промямлил бедолага и, заняв свое место, шепотом спросил у соседа: — Чего это с ним сегодня?
— Как в том анекдоте — жена не дала, а соседка заболела, — прошептал тот в ответ, и оба засмеялись, довольные своей мелкой местью.
В десять тридцать Кравцов встал и вышел к маленькой трибунке, установленной во главе длинного стола заседаний. В руках он держал толстую пачку отксерокопированных документов.
— Вы знаете, что я об этом думаю? — Степан Николаевич поднял пачку повыше и потряс ею в воздухе, подчеркнуто брезгливо держа ее двумя пальцами.
— Господа, прежде чем мы начнем, я от имени группы экспертов хотел бы извиниться, — начал руководитель группы, маленький толстячок Рубинчик, которому очень нравилась его работа. — У нас просто не хватило времени…
Но Кравцов даже не пытался слушать, и Рубинчику пришлось сесть на свое место.
— Это вроде бы самые готовые документы — последний вариант, который наш комитет будет выносить на голосование Думы. Я надеюсь, никому из здесь присутствующих не нужно объяснять, что такое проблема беженцев для сегодняшней России. Я думаю, что никому из присутствующих не надо объяснять и того, что именно от нашего комитета ждут выработки приемлемых вариантов и успешного разрешения этой непростой задачи.
Кравцов обвел глазами присутствующих.
— И я думаю, что никому не нужно объяснять, что в отсутствие председателя комитета его обязанности выполняю я, его заместитель. И отвечаю за каждую бумажку, прошедшую через наш комитет! — Степан Николаевич почти театрально возвысил голос, подчеркивая драматизм ситуации.
Он снова двумя пальцами поднял злосчастные документы:
— И вот это — наш окончательный вариант?! Это — позиция комитета?! Да? Тут полно фактических ошибок! Тут через одну — ошибочные цифры, расчеты и прогнозы!..
Он налил себе минералки и выпил, пытаясь сдержать все более нарастающее в нем глухое раздражение против этих людей.
— Но что меня по-настоящему злит, так это следующее: именно мне придется вставать в парламенте и, поскольку вы меня ввели неправильно в курс дела и подготовили неточные расчеты, — я, именно я, рискую своим положением, своей репутацией… Вы работаете здесь, вас никто не видит… Мол, простите, господин зампредседателя, мы немножко ошиблись, у нас было мало времени… А я? Я ведь буду стоять за трибуной!.. Если бы не заметил, чего вы здесь накрутили, если бы не так внимательно относился к цифрам… Я мог бы стать посмешищем для всей России! Вы это понимаете?
— Да, господин Кравцов… — снова начал было Рубинчик и снова осекся, остановленный его взглядом.
— Вы сделаете новые расчеты, которые действительно отвечали бы нашим предложениям и действительно обосновывали бы наши прогнозы, господа?
— Да, Степан Николаевич, — ответил за всех перепуганный Рубинчик.
— Сколько вам понадобится времени?
— Уже почти все готово — мы продолжали работать… Мы просим еще один день. Завтра к десяти все будет готово, — Рубинчик заметно волновался, потому что, как он предчувствовал, именно его группа допустила самые грубые ошибки.
— Ладно, на этом все. Завтра в двенадцать, после того, как я ознакомлюсь с новым вариантом вашего творчества, — Степан Николаевич кивнул в сторону Рубинчика, — совещание пройдет в таком же составе. Всех приглашаю быть.
Народ расходился от Кравцова, с трудом переводя дух и растерянно покачивая головами…
Маша твердо знала, что у Кравцова что-то случилось дома — таким своего шефа она не видела еще никогда…
Кравцов в этот день вернулся домой пораньше и, застав дома только дочь, обрадовался. Именно этого он и хотел.
Он вошел в комнату.
Наташка, сидя за столом, что-то переписывала из учебника, одновременно слушая через наушники музыку и подергивая в такт ногой. Его прихода она даже и не услышала.
Он улыбнулся, глядя на нее, и плавно убрал громкость поворотом ручки на усилителе.
Наташка оглянулась и, увидев отца, тут же сбросила наушники с головы.
— Папка, да я ничего серьезного не делаю. Так, переписать кое-что надо, а под музыку веселее, — начала оправдываться дочка, зная, как строго подходил отец к приготовлению уроков и вообще к их с Макаром (когда тот еще был студентом) учебе.
— Ладно, ладно, Юлий ты мой Цезарь… — проворчал отец. Он прошел в глубь комнаты и уселся на кровать дочки, глядя ей прямо в глаза.
«Что она знает? Что она чувствует? Сказала ли кому?»
