Харриет Гилберт - Вот такая любовь
– Витторио, – подсказал он.
Лили тряхнула своей каштановой шевелюрой.
– По имени я обращаюсь лишь к тем людям, которые мне нравятся, синьор Росси. Вы не относитесь к их числу.
Вторая улыбка.
– Как пожелаете, синьорина Мейер, – спокойно ответил он, как бы подтверждая, что по этому вопросу у них имеется полное взаимопонимание.
– Поскольку все акценты расставлены, – с сарказмом проговорила девушка, – может быть, теперь вы объясните мне, почему вы столь неприветливы, – или это доселе неизвестная миру отличительная черта итальянцев?
– А каков взгляд мира на итальянцев? – спросил он, провоцируя ее на резкий ответ дразнящим блеском своих глаз.
Лили поддалась на эту провокацию.
– Существует мнение, что они более талантливы снизу, чем сверху, – парировала она и замерла в испуге: не зашла ли она слишком далеко?
На этот раз его улыбка была искренней. «По крайней мере, у него есть чувство юмора», – с облегчением вздохнула Лили.
– Возможно, вы в чем-то и правы, – усмехнулся Витторио. – Но мы не даем разгораться страсти в нашей крови, пока не убедимся, что женщина стоит того.
Девушка никогда бы не подумала, что разговор на эту тему встретит отклик, но сам разговор был забавен и интересен.
– Вы хотите сказать – пока она сама этого не захочет?
– Вы говорите «она», – может быть, правильнее сказать «мы».
Лили улыбнулась. Его английский был безупречен.
– Я не отношусь к этой категории девушек, – ответила она игриво и одернула тонкую хлопчатобумажную рубашку. – Я думаю, что анализ национального характера итальянских мужчин окончен; теперь не будете ли вы любезны покинуть виллу, чтобы я могла разложить свои вещи.
Лили не хотелось продолжать этот разговор, было жарко, она устала и жаждала принять прохладный душ.
Он все еще улыбался, когда она повернулась, чтобы взять с дивана свой портплед.
– Я не могу уйти, пока все вам не объясню.
– Объясните что – вашу грубость? – Лили обернулась и увидела, что на лице Витторио уже нет и следа улыбки. Это побудило ее к решительным действиям. – Не стоит беспокоиться. Мы вряд ли будем продолжать отношения, так что в объяснениях необходимости нет.
– Я не намерен объяснять вам то, что вы называете грубостью, а что касается продолжения нашего знакомства, то это ведомо только Богу.
Его глаза потемнели, а лицо сделалось суровым. Внезапно ее бросило в жар, и она поняла, что итальянцы ужасны, – не внешностью, она без сомнения хороша, – но тем, что скрывается за нею – той холодностью, которая приводит ее в смущение, несмотря на его юмор.
– Вы просто Марс, бог войны, – заметила Лили, подумав, уж не флиртует ли он с ней.
– А вы – Венера, римская богиня любви, – парировал Витторио с насмешкой в голосе.
Нет, не флиртует, просто дразнит. Она быстро ответила:
– Я всегда думала, что римская мифология бедна по сравнению с греческой. Все ее боги – боги земли и труда.
Его благородный рот чуть скривился, он пробормотал:
– А вы знаете нашу мифологию. В вас есть что-то от вашего отца. Мы провели много чудесных часов, споря по поводу различий в наших верованиях.
Ей стало больно от того, что этот человек так близко знал ее отца: наверняка даже ближе, чем она.
– Ну, я не отец и не могу сказать, чтобы споры с вами доставляли мне удовольствие, они меня утомляют. Итак, вы предлагаете мне объяснения. Если они касаются не вашей грубости, тогда чего же?
Он сделал несколько шагов к Лили и остановился так близко от нее, что она чувствовала тепло, исходящее от его тела. Так же, как и в маленьком Карло, ее попутчике, в этом человеке была какая-то типично итальянская утонченность. Ее по-прежнему удивляло, что он делает в этой глуши, и еще ей было странно, что она так остро ощущает исходящий от его тела ток.
– Я должен объяснить, как здесь все действует, – мягко сказал он.
Лили изобразила на лице саркастическую улыбку.
– Это звучит так; как будто речь идет о машине. Это дом, а не автомобиль, и я сама способна разобраться, как устроен водопровод. Кстати, о водопроводе. Мне очень жарко, я хотела бы принять душ, и, право же, вы не нужны мне здесь.
– Вы кстати напомнили мне о водопроводе. Я и сам хотел…
В его глазах вдруг мелькнуло нечто вроде озорства, и Лили невольно подумала, что здесь, возможно, вообще нет никакого водопровода? Дом стоял на отшибе, вдали от деревушки у проселочной дороги… Но ее отец был состоятельным человеком, а не простым тосканским крестьянином. Здесь должен был быть водопровод.
Витторио Росси, казалось, прочитал ее мысли.
– Ценности жизни… – непонятно к чему негромко сказал он. – Вы скоро поймете вашего отца. Пойдемте, я все вам покажу.
Он прошел вперед через гостиную; заинтересованная Лили последовала за ним. Она до сих пор не знала, кто этот человек, она знала только его имя, но ей было неизвестно, как он здесь оказался и откуда пришел. А его бесцеремонное замечание о том, что он не хотел бы, чтобы вилла была продана, прозвучало столь серьезно, можно было подумать: для него это вопрос жизни или смерти. И потом, откуда у него эти сведения? Ведь она лишь вскользь заметила адвокату отца, что ей не имеет смысла оставлять дом за собой… Хотя, конечно, Витторио может быть с ним знаком.
У Лили не было времени выяснить, кто поддерживает дом в таком безупречном состоянии. Он был обставлен антикварными вещами, стены украшали полки с книгами, на столе красного дерева, стоящего у небольшого окна, размещалась коллекция фарфора. Удобные диваны и стулья были обиты дорогим темным гобеленом, а на каменном полу лежали красивые восточные ковры. Как дизайнер по ткани, Лили сумела все это оценить, но она понимала, что убранство дома – дело рук женщины, и у нее возникло чувство ревности.
Витторио Росси провел ее в холл, из которого на второй этаж вела каменная лестница. Он остановился возле ступеней.
– Там находится кабинет вашего отца. – Он кивнул на закрытую деревянную дверь. – Может быть, вы захотите внимательно ознакомиться с ним в одиночестве. – Он старался поймать ее взгляд, как бы надеясь прочитать в ее глазах это желание.
– Конечно, – спокойно отозвалась она. – Вопреки тому, что вы обо мне думаете, я любила своего отца.
Ничего не ответив, Витторио стал подниматься по каменным ступеням, а Лили следовала за ним, стараясь заглушить в себе то чувство вины, которое он в ней пробудил. Она редко встречалась с отцом, его смерть вызвала в ее сердце огорчение, которое трудно было назвать болью, но девушка не хотела, чтобы незнакомец сомневался в ее любви к отцу.
Все окна и двери верхнего этажа были открыты. По комнатам гулял легкий теплый ветерок. А она предполагала, что вдохнет здесь затхлый воздух, застоявшийся в закрытом уже два года доме!
