Фридрих Шпильгаген - Ганс и Грета
Онъ сильно загорѣлъ и смотрѣлъ по прежнему бойко и смѣло. Гансъ зналъ дисциплину; – ему не разъ доводилось стоять на караулѣ у высокихъ особъ, и не разъ онъ удостоивался чести отвѣчать на ихъ вопросы. – Гансъ и остановился на приличномъ разстояніи у дверей, вытянувшись въ струнку и держа въ правой руке военную фуражку, возвращенную ему въ этотъ же день. Онъ не понималъ, что все это значить; онъ зналъ только, что его свѣтлости угодно предложить ему нѣсколько вопросовъ, и Гансъ стоялъ у дверей и ждалъ, что именно угодно будетъ спросить его свѣтлости.
– Каковъ! – сказалъ его свѣтлость обращаясь къ герцогинѣ. Потомъ онъ обернулся къ Гансу и скомандовалъ: – Подайся впередъ! Стой! Ты служилъ въ военной службѣ?
– Точно такъ, ваша свѣтлость!
– Гдѣ?
– Въ первой ротѣ втораго гвардейскаго полка.
– Это сейчасъ видно, – сказалъ герцогъ, обращаясь къ герцогинѣ, которая, вѣроятно, поняла этотъ политическій намекъ и отвѣчала на него ласковымъ наклоненіемъ головы. Герцогъ опять взгляну лъ на Ганса.
– Ты приговоренъ къ тюремному заключенію въ смирительномъ домѣ?
– Точно такъ, ваша свѣтлость!
– И тебѣ очень хотѣлось бы выбраться оттуда? Это дѣло возможное, если ты назовешь мнѣ своихъ сообщниковъ.
– Въ такомъ случаѣ я остаюсь въ тюрьмѣ, ваша свѣтлость.
– Развѣ ты не желаешь быть на свободѣ?
– О нѣтъ, ваша свѣтлость, напротивъ, но хотя я браконьеръ, но не доносчикъ, и я думалъ…
– Что ты думалъ? говори смѣло!
– Я думалъ… если бы ты Гансъ былъ судебнымъ слѣдователемъ, то тебя не нужно было бы наводить на слѣдъ, ты самъ бы разузналъ въ чемъ дѣло.
– Я такъ и говорилъ, – сказалъ герцогъ, обращаясь съ своею обычною живостью къ женѣ, – Геккефенигъ оселъ.
– Точно такъ, ваша свѣтлость! – сказалъ Гансъ.
Герцогъ закусилъ себѣ губы, а герцогиня, слегка наклонившись, начала расправлять складки своего платья.
– Однимъ словомъ, я тебя прощаю, – сказалъ герцогъ, – но зато ты долженъ мнѣ разсказать всѣ, что касается собственно тебя. На первомъ допросѣ ты показалъ, что первый выстрѣлъ на лужайке у пруда сдѣланъ не тобою, но послѣ ты отрекся отъ этого показанія.
– Отрекся, ваша свѣтлость, и удивляюсь, что они повѣрили мнѣ тогда. Съ того мѣста, где нашли фуражку, я никакъ не могъ стрелять въ оленя. Выстрѣлъ былъ направленъ съ противуположной стороны. Я бьюсь объ закладъ, что ваша свѣтлость сейчасъ бы это сообразили.
– Ну, оставимъ первый выстрѣлъ въ стороне, – сказалъ герцогъ: намекъ Ганса на его известное искусство въ стрѣльбе пріятно подѣйствовалъ на него. – А кто же стрѣлялъ во второй разъ и куда дѣвалось твое ружье и тотъ олень, котораго ты застрелилъ въ Ландграфскомъ ущельи?
Гансъ смѣшался, его серые глаза засверкали, и онъ сказалъ:
– Такъ какъ вашей свѣтлости угодно было меня помиловать, то…
– Не совсѣмъ еще, любезный другъ!
– Нѣтъ, ваша свѣтлость, вы не смѣялись бы и ея свѣтлость не глядѣла бы такъ милостиво и ласково, если бы вы рѣшились нарядить опять въ арестантскую куртку бѣдняка, который уже полгода не надевалъ платья приличнаго честному человѣку! Вы спрашиваете, где ружье? Теперь я могу сказать вамъ: оно лежитъ на днѣ нашего пруда. Всякій умный человекъ сталъ бы сейчасъ же его тамъ искать.
– Хорошо. А олень?
Смуглое лицо Ганса слегка передернулось.
– Этого я не могу сказать, – пробормоталъ онъ.
– Даже и тогда, если я опять отошлю тебя въ тюрьму?
Гансъ взглянулъ черезъ открытую дверь на голубыя горы. Изъ его большихъ сѣрыхъ глазъ двѣ слезы скатились на смуглыя щеки.
– И тогда не скажу, – отвѣчалъ Гансъ тихо, но рѣшительно.
– Другъ мой! – произнесла герцогиня, сложивъ руки съ умоляющимъ видомъ.
– Хорошо, – сказалъ герцогъ, въ такомъ случаѣ я самъ покажу тебѣ твоего оленя.
Онъ отворилъ дверь въ сосѣднюю комнату.
– Войди сюда! – позвалъ онъ дѣвушку.
Грета вошла въ кабинѣтъ.
– Гансъ, – вскрикнула она, – мой Гансъ!
Она хотѣла броситься къ нему на шею, но вдругъ остановилась и, обратясь къ герцогинѣ, упала къ ея ногамъ и покрыла слезами и поцѣлуями страстной благодарности ея руки и платье.
Гансъ не шевелился. Когда вошла Грета, онъ обратилъ только глаза въ лѣвую сторону, но его широкая грудь такъ тяжело подымалась и опускалась, какъ будто желѣзный обручъ сжималъ ее. Онъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ; дитя могло бы осилить теперь этого богатыря.
Герцогиня подняла дѣвушку.
– Поди сюда, Карлъ! – сказала она по-французски герцогу, – я бы желала сказать тебе нѣсколько словъ. – Она взяла его подъ-руку и вывела на террасу.
– Мы должны позаботиться о ихъ судьбе, – сказала она.
– Если ты этого желаешь, – сказалъ герцогъ, пришедшій въ самое веселое расположеніе духа.
– Ты хотелъ назначить въ лѣсной округъ въ Нонненкопфѣ дѣльнаго человѣка. Гансъ – человѣкъ способный.
– Необыкновенно способный! – сказалъ герцогъ.
– А тогда, Карлъ, мы часто будемъ ѣздить на эту прекрасную дачу. Ты знаешь, Нонненкопфъ, мое любимое мѣсто. Мнѣ будетъ очень пріятно встрѣчать тамъ хорошенькую жену лѣсничаго и тебѣ вѣроятно тоже, не правда ли?
– Разумѣется! – сказалъ герцогъ. О приданомъ ты конечно тоже позаботишься?
– Безъ сомнѣнія, а теперь отпустимъ этихъ бѣдныхъ людей. Намъ въ самомъ дѣлѣ пора въ театръ.
Они вошли опять въ кабинѣтъ. Гансъ стоялъ вытянувшись въ струнку, но уже не на прежнемъ мѣстѣ; а у Греты глаза были опущены и она была не такъ блѣдна, какъ прежде.
– Какъ ты прошла сюда, дитя мое? – спросила герцогиня.
– Черезъ паркъ, – отвѣчала Грета и прибавила, что экипажъ добраго доктора, вѣрно, давно ждетъ ее, чтобы отвезти домой.
– Пройди здѣсь, черезъ террасу: люди не должны тебя видѣть съ заплаканными глазами. Поѣзжай себѣ спокойно въ деревню и не разсказывай тамъ ничего, пока не услышишь обо мнѣ. Прощай, дитя мое!
Грета хотѣла опять броситься къ ея ногамъ, но герцогиня ласково удержала ее.
– Ты можешь проводить ее, – сказалъ герцогъ Гансу, котораго слова герцогини, казалось, сильно встревожили. – Но ты долженъ остаться въ городѣ и завтра утромъ явиться въ мою канцелярію. Ну, теперь идите съ Богомъ!
Гансъ не заставилъ себѣ повторить это два раза. Онъ повернулся налѣво кругомъ и пошелъ скорымъ шагомъ къ двери, гдѣ его ожидала Грета. Они сошли съ террасы молча и не обняли другъ друга, какъ будто на нихъ смотрѣли тысячи глазъ. Такъ прошли они по гладко укатаннымъ дорожкамъ и обогнули лужайку, посреди которой, въ мраморномъ бассейнѣ, билъ большой фонтанъ. Но когда они дошли до кустовъ сирени и замокъ скрылся изъ ихъ глазъ, они въ одну и ту же минуту обмѣнялись взглядомъ и бросились другъ къ другу въ объятія.
