Фиона Худ-Стюарт - Я подарю тебе счастье
— Конечно, привезу. Поезжай домой, папа, и поспи, — откликнулся Рамон, дотронувшись до руки отца. — И спасибо вам обоим за то, что вы сделали.
Я… — У него прервался голос.
— Не за что. Для нас она как дочь, — мягко сказала донья Аугуста. — Смотри же, Рамон, положи конец вашей размолвке и не позволь, чтобы гордость и глупость помешали тебе, сынок, она потянулась к нему и поцеловала его в смуглую щеку. — Вот увидишь, с Божьей помощью все будет хорошо.
Рамон осторожно открыл дверь и заглянул в унылую больничную палату. Нена неподвижно, как кукла, лежала на кровати. Приблизившись, он нежно прикоснулся к ее безжизненной руке, чувствуя, что его охватывает волнение. Как, должно быть, она была напугана, проснувшись среди ночи одна! Что могло произойти, если бы она не позвонила его родителям?
Рамон содрогнулся. Он осторожно пристроился на край кровати, глядя на милое бледное лицо жены. Боясь потревожить Нену, он отнял свою руку. Внезапно нахлынувшая волна нежности переполняла его. Она
лежит так спокойно, как маленькая девочка. Однако она — женщина.
Его женщина.
И в этот момент Рамон принял решение, что никогда не расстанется с ней.
Нена проснулась от болезненного ощущения внизу живота. Не открывая глаз, она поморщилась. Мало-помалу события прошлой ночи начали всплывать в затуманенной снотворным голове.
— Нена, родная моя.
Она услышала голос Рамона, и ее веки дрогнули. Медленно открыв глаза, Нена печально взглянула на него. С ее губ сорвался слабый возглас удивления. Он все-таки приехал, не покинул ее и не остался в Нью-Йорке, как она боялась, а приехал и сидит у ее изголовья.
Рамон накрыл ладонью ее руку, наклонился и коснулся губ Нены нежным поцелуем.
— Ты здесь, — заплетающимся языком произнесла она.
— Да, я здесь. И никуда не уйду.
— Мне очень жаль, что так получилось с ребенком, — сказала она наконец, стараясь не разрыдаться. — Мне не следовало…
— Нена, ты ни в чем не виновата.
— Нет, виновата. Если бы я…
— Нет. Если кто-то из нас виноват, так это я, — с горечью возразил Рамон. — Я был, должно быть, слеп как крот, если не заметил твоего необычного состояния в ресторане. Возможно, ты собиралась рассказать мне, а я даже не подумал об этом.
— Это уже не важно, — слабым голосом сказала Нена. — Теперь слишком поздно.
— Ш-ш-ш. Тебе нельзя расстраиваться. У нас будет время поговорить, как только ты выздоровеешь и окрепнешь. Сейчас я хочу узнать, не разрешит ли врач забрать тебя в конце дня домой.
Нена кивнула и закрыла глаза. Ей все было безразлично. Происходящее не интересовало ее. Она не испытывала ничего, кроме горького сожаления о ребенке, которого ей никогда не придется держать в руках, о крохотном живом существе, здоровом и веселом, с темными глазами Рамона… Он Нена была уверена, что это мальчик, — был бы похож на отца…
Она плотно сжала веки, но жгучие слезы медленно потекли по ее бледным щекам.
Рамон беспомощно смотрел на нее. Все, что он мог сделать, — это нежно стереть слезы большим пальцем и поклясться себе, что больше он никогда не допустит, чтобы его жена страдала в одиночестве.
В конце дня Нене позволили покинуть больницу. Она ощущала болезненную слабость и с благодарностью приняла поддержку Рамона, когда они вышли из здания и сели в машину. Нена удивилась, увидев, что автомобиль остановился у дома на Итон-Сквер.
— Но я думала, что ты отвезешь меня домой, — сказала она.
— Это твой дом, Нена.
— Но…
— Никаких "но", — заявил Рамон, взяв ее за руку.
Твердо сжатые губы не оставили у Нены сомнений в том, что он не намерен отпускать ее от себя. — Ты останешься со мной, и это окончательно.
— Я… — Нена хотела воспротивиться, но, чувствуя, что у нее нет сил спорить с ним, сдалась.
Несколькими минутами позже ее уже вели наверх. Донья Аугуста и одна из горничных помогли ей раздеться и лечь в постель.
— Тебе необходим отдых, дорогая. Я помню, что, когда это произошло со мной, — сказала донья Аугуста, опускаясь на край кровати, — я чувствовала себя совершенно опустошенной морально и физически.
— Надеюсь, я не причиняю вам беспокойства, пробормотала Нена.
— Чепуха! Теперь ты член нашей семьи. Естественно, мы заботимся о тебе, — она наклонилась и поцеловала Нену в лоб. — Постарайся уснуть, дорогая, и не беспокойся: у тебя еще будет много детей.
В горле у Нены стоял комок. С трудом удерживаясь от слез, она слабо кивнула.
— И больше никаких волнений, — настойчиво повторила донья Аугуста, разглаживая одеяло. Все уладится само собой, дорогая.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
— Как насчет поездки на Агапос? — спросил Рамон три недели спустя. Нена все еще грустила.
Ее апатия и отсутствие интереса к жизни серьезно беспокоили Рамона. Он попытался поговорить с ней о том, что случилось, но она не проявила никакого желания что-либо обсуждать. По его настоянию Нена несколько раз побывала у психолога, но сеансы не принесли ощутимых результатов.
— На Агапос? — повторила она, вспомнив красивый греческий остров, где они впервые занимались любовью и где, возможно, был зачат их ребенок.
— Да. Тебе будет очень полезно изменить обстановку — уехать и побыть на солнышке. Ранней осенью там очень хорошо.
Он взял Нену за руку. Последнее время она не отталкивает, но и не воспринимает его. Ему казалось, что жена живет в собственном мире, не желая, чтобы кто-нибудь проник в него и нарушил ее одиночество. Но Рамон знал, вернее, чувствовал, что он потеряет Нену навсегда, если в ближайшее время ему не удастся пробить брешь в ее эмоциональном безразличии.
Я думаю, что нам нужно поехать, настойчиво сказал он. — Я прикажу, чтобы подготовили самолет, и послезавтра мы улетим.
Нена вздохнула. Ей все равно — ехать ли на Агапос или оставаться в Лондоне, где непрерывно идут унылые дожди и она чувствует себя вялой и опустошенной. Ей часто звонят подруги, но у нее нет желания встречаться с ними. И вообще с кем бы то ни было.
Рамон, хотя Нена не знала об этом, прислушался к словам врача и спал в соседней с ней комнате.
Но время шло, и он все больше приходил к убеждению, что скоро они будут спать вместе.
Двумя днями позже вертолет снова завис над островом, преобразившимся в лучах мягкого осеннего солнца. Теплый розовый свет заходившего солнца подчеркивал белизну домов и яркие рыбацкие лодки, покачивавшиеся на волнах Эгейского моря.
Вскоре они поднялись в дом. Нена переоделась, надев удобный белый халат с поясом, и вышла босиком на террасу. Сев на парапет, она смотрела, как раскаленное солнце погружается в море и рыбачьи лодки возвращаются в порт с дневным уловом.
