Элеонора Глин - Причуды любви
Взбешенный Танкред направился к Мимо и вдруг увидел, что губы его шевелятся, как будто шепча молитву, и он действительно вытащил из кармана небольшое серебряное распятие. Подойдя ближе, Тристрам явственно услышал, как тот шептал:
— Святая Матерь Божия, помолись за нее и дай ей счастье!
Здравый смысл мгновенно вернулся к лорду. Если бы этот человек был любовником Зары, то не мог бы так молиться накануне ее свадьбы с другим. Любовник не способен на такое самопожертвование.
Затем Мимо, свойственным ему драматическим жестом, приподнял шляпу и медленно пошел по улице. А Тристрам, раздираемый противоречивыми чувствами, отправился обратно в парк.
* * *Френсису казалось, что вся английская знать собралась в церкви святого Георгия, когда он вошел в нее под руку с прекрасной невестой.
Она была в белом бархатном платье, причем лицо ее под полями изящной черной бархатной шляпы с перьями по цвету нисколько не отличалось от платья. Из драгоценностей лишь нитка великолепного жемчуга, подаренного дядей, обвивала шею, так что единственными красками во всем облике Зары были только алые губы да еще рыжие волосы. Всех присутствующих охватило волнение, когда она вошла, — она походила на сказочную принцессу, появившуюся среди людей.
Когда орган умолк, Зара, как во сне, почувствовала, что опускается на колени рядом с Тристрамом и что епископ соединяет их руки. Она машинально повторила свою брачную клятву и только тогда поняла ее значение, когда Тристрам громко повторил: «Я, Тристрам Лоример Гвискард, принимаю тебя, Зара Эллина, как свою венчанную жену».
Наконец обряд окончился, и лорд и леди Танкред отправились в ризницу подписывать свои имена. Как только Зара сняла руку с руки своего мужа, он наклонился и поцеловал ее в губы. К счастью для них, все их знакомые и друзья стояли сзади, а священник не смотрел на них, иначе все заметили бы, что невеста при этом вздрогнула и на лице ее появилось выражение отвращения. Но Тристрам видел это, и сердце его сжалось от острой боли.
Затем Зару целовали многие. Леди Танкред, ее дочери, леди Этельрида и, наконец, герцог.
— Я пользуюсь своим стариковским правом, — весело сказал он, — и приветствую вас от всего сердца, прекрасная племянница!
И Зара что-то ответила ему, но улыбнуться не могла. Войдя с Тристрамом в новый роскошный автомобиль, она тотчас забилась в угол и закрыла глаза. А Тристрам, взволнованный и возбужденный, не знал, что и думать.
Но когда они приехали в дом Маркрута, Зара продолжала играть свою роль. Стоя рядом с мужем, она мило отвечала на бесчисленные поздравления его друзей и знакомых, которые проходили мимо них и пожимали им руки. А когда вскоре приехала леди Танкред с дочерьми и с Кириллом, то Зара даже улыбнулась в то время, как галантный юнец приподнялся на цыпочки и звучно поцеловал ее. Кирилл был мал для своего возраста, но полон собственного достоинства.
— Вы, вероятно, молодчина, Зара, — сказал он. — Два моих кузена, которые были в церкви, очень поздравляли меня с такой невесткой. Надеюсь, что вы уже скоро будете резать свадебный пирог?
И Тристрам поразился, когда увидел, что гордые губы Зары дрогнули при этих словах и глаза ее затуманились. Он не подозревал, что она в это время подумала о своем собственном брате, который даже не знал, что тут будут резать свадебный пирог.
Затем молодых осыпали рисом и бросили в них старой туфлей. Но все закончилось, и молодые снова оказались в автомобиле. Зара опять забилась в угол и молчала, а Тристрам терпеливо ждал, пока они очутятся в поезде.
Когда же наконец они сели в отдельный салон и поезд стал медленно отходить от станции, лорд Танкред подошел к Заре и взял ее маленькую руку, затянутую в серую перчатку. Она резко выдернула руку и отодвинулась от него.
— Зара! — умоляюще сказал Тристрам.
Она свирепо взглянула на него.
— Неужели вы не можете оставить меня в покое хоть на одну минуту? — буквально прошипела она. — Я изнемогаю от усталости.
И Тристрам, видя, что она вся дрожит, отошел, предварительно поправив ей подушку; а сам затем молча уселся в кресло, взял газету и сделал вид, что читает.
Зара смотрела в окно, и сердце ее громко колотилось; она знала, что это только временное затишье, отсрочка, так как в поезде ей не станут делать сцены; но скоро они приедут в отель, и тут надо будет пройти сначала через обед наедине, а затем… и через все остальное. И при мысли об этом побелели даже ее губы.
О, ненавистные мужчины! Перед ее умственным взором пронеслись картины ее первого свадебного путешествия с Владиславом… Он никогда не принимал во внимание ее желания, никогда не считался с нею; и при воспоминании об этом злость и горечь обиды закипели в ее сердце. Зара не могла быть справедливой к своему нынешнему мужу; она считала его человеком низких побуждений и возмущалась, что он не довольствуется тем, что уже получил благодаря браку с ней. Ему мало того, что она принесла ему богатство, к которому он стремился, и согласилась служить украшением его дома, нет, он хочет еще дать волю своим низменным инстинктам! Он желает обнимать и целовать ее только потому, что она красивая женщина. И закон дает ему право на это — ведь она принадлежит ему, она его жена!
Но она ни за что не подчинится, она найдет выход из этого положения!
На Зару абсолютно не действовало очарование Тристрама, которое влекло к нему других женщин. Она только изредка замечала, что он красив, но ведь и Владислав был красив, и Мимо красив, а между тем все они были или эгоисты, или грубые животные.
Тристрам, наблюдавший Зару из-за газеты, приходил в ужас от выражения ненависти и отвращения, которое искажало ее прекрасные черты. Он понимал, что при таком ее настроении нельзя даже пытаться заговорить с ней.
И вот эти два человека, красивые и молодые, эти новобрачные, совершенно не понимающие друг друга, сидели в напряженном молчании, вместо того чтобы находиться в объятиях друг друга.
Наконец прибыли в Дувр, и автомобиль умчал их в одну из лучших гостиниц. Лакей и горничная приехали раньше их, поэтому гостиная была уже полна цветов и стол накрыт для обеда.
— Мы обедаем в восемь? — высокомерно спросила Зара и, не дожидаясь ответа, направилась в свою комнату, захлопнув за собой дверь. Здесь она позвонила горничной и, когда та явилась, попросила снять с нее шляпу.
— Это такая ужасная тяжесть, — сказала Зара, — но, к счастью, до обеда еще целый час, так что я успею принять ванну, а затем вы расчешите мне волосы и я, таким образом, отдохну.
Француженка-горничная относилась к своей госпоже с полным сочувствием, и ее удивляло только, почему у миледи совсем нерадостный, а скорее презрительный вид.
