Кэрри Томас - Заложники любви
— Что-о-о? — Глаза Гарольда зловеще потемнели. — Как же, черт возьми, его зовут?
— Понятия не имею, — беспомощно пролепетала Анна. — Я надеялась, ты что-нибудь о нем знаешь.
— А как он выглядел?
— Среднего роста, широкоплечий, на вид чуть старше тебя…
— Опять этот проклятый Фрэнк Освальд! — взорвался Гарольд. — Вечно он путается под ногами! Он имел наглость утверждать, что ты — его невеста?.. — Гарольд внезапно замолчал и стиснул зубы.
— Что случилось? — испугалась Анна.
— Нет, ничего. Просто у меня руки чешутся расквасить нос мистеру Освальду, — признался Гарольд. — Дорогая, ты принадлежишь только мне, и никому другому. Не сомневайся в этом.
Анна, казалось, была слегка озадачена.
— Сейчас я не могу полагаться на свою память. Но почему тогда он утверждал, что помолвлен со мной?
— Возможно потому, что иначе его к тебе не пустили бы.
— Он — мой близкий друг?
— Нет, знакомый, и к тому же недавний, — буркнул Гарольд. — Хватит о нем, поговорим лучше о тебе. Что сказал врач?
Анна добросовестно передала все, что говорил ей сегодня врач, но напряжение памяти утомило ее. Гарольд, заметив это, встревожился.
— Дорогая, тебе надо отдохнуть. Мне, хотя и очень не хочется, пора уходить, не то меня к тебе больше не пустят.
Анна попыталась улыбнуться ему, но сил на это уже не хватило. Гарольд наклонился и нежно поцеловал ее, на этот раз в щеку.
— Завтра, может быть, я не успею заехать, если возникнут неотложные дела, — не сразу заговорил он, охрипший голос плохо слушался его, — но послезавтра выберусь обязательно. Что тебе принести?
— Только не цветы!
Гарольд бросил взгляд на подоконник, сплошь заставленный букетами, и улыбнулся.
— Где-то среди них есть и мои. Если не хочешь цветы, я принесу какие-нибудь фрукты. Хорошо?
— Приноси что хочешь, но главное — приходи сам.
Гарольд оживился.
— Ты серьезно?
— Конечно, — заверила Анна.
— Так не хочется уходить, — сокрушенно проговорил он, — но ничего не поделаешь. Ты, пожалуйста, постарайся поскорее поправиться.
— Буду стараться изо всех сил, — пообещала она.
Но Гарольд был не последним, кто навестил Анну в этот день. Через полчаса после его ухода пришли родители. На этот раз они выглядели менее встревоженными, чем утром. Они принесли семейный альбом и, показывая дочери фотографии родственников и знакомых, рассказывали всякие интересные истории из семейной хроники. Анна, хотя ничего так и не вспомнила, слушала их с удовольствием.
— Почему мне дали такую большую палату? — вдруг спросила она. — Она дорого стоит?
— Какая разница, дорогая! — Джекоб погрозил дочери пальцем. — Тебе прежде всего нужны тишина и покой.
— Когда мне можно будет вернуться домой?
Анну внезапно охватила тоска по их большому, уютному дому с прекрасным видом на спокойные воды Трента… Тяжело задышав, она в изумлении уставилась на родителей.
— Что случилось? Тебе плохо? — забеспокоилась Милдред.
— Я вспомнила, где мы живем! — торжественно объявила Анна.
Широко улыбнувшись, Джекоб Ролтон сжал руку жены.
— Теперь можно не бояться! Память Энни начала восстанавливаться. Так что плакать не о чем.
— Я и не плачу, — доставая носовой платок, проворчала Милдред. — Просто глаза слезятся.
— Я хотела у вас кое-что спросить… — решилась Анна. — Меня навестил Гарольд.
— Мы знаем, дорогая. Он все это время не выходил из больницы. В субботу вечером он позвонил узнать, как ты доехала. — Милдред поёжилась, вспоминая трагический вечер. — Когда я сказала, что тебя нет, он будто обезумел. А потом пришел полицейский и сообщил нам об аварии.
Джекоб вытащил носовой платок и промокнул выступившие на лбу капельки пота.
— Ничего худшего в нашей жизни не было.
— Мне жаль, что я доставила вам столько неприятностей, — прошептала Анна.
— Гарольд говорил, что он предлагал тебе остаться у него, — осторожно сказала Милдред.
— Вы знаете, что мы помолвлены?
— Да, Гарольд так нам сказал. — Джекоб улыбнулся. — Мы все рады за тебя.
— Рады? — переспросила Анна.
— Конечно. Гарольд примчался в больницу раньше нас. Когда мы пришли, он сразу сообщил, что вы в тот вечер договорились о помолвке. — Джекоб похлопал дочь по руке. — Он спрашивал нашего согласия, и мы были счастливы благословить вас.
Анна, нахмурившись, взглянула на свою левую руку.
— Если у меня и было обручальное кольцо, то я его где-то потеряла.
— Нет, у Гарольда просто не было времени его купить, — объяснила Милдред. — Между прочим, звонил директор твоей школы мистер Брегвуд. Мы сказали, что тебе лучше и можно не беспокоиться. Он просил передать, что ученики по тебе скучают.
— Приятно слышать, — пробормотала Анна. — Да, а что с моей машиной?
— Ее место теперь на свалке. Но ты не переживай, — утешил Джекоб заметно расстроившуюся дочь. — Как только ты встанешь на ноги, мы подыщем другую.
— Сколько же хлопот из-за моей небрежности!.. — простонала Анна.
— Почему ты не осталась ночевать у Гарольда, дорогая? Никто бы тебя не осудил, — сказала Милдред.
— Понятия не имею. Как только его увижу — обязательно спрошу.
12
После беспокойной ночи, проведенной почти без сна, Анне было приятно видеть доброжелательное лицо Элизы, заглянувшей к ней утром.
— Доброе утро. Врач разрешил снять капельницу. Это сразу облегчит вам жизнь. Попробуем подняться и немного походить, — предложила она, помогая Анне встать.
Анна, морщась от боли, побрела в ванную. И, лишь умывшись и почистив зубы, она нашла в себе мужество взглянуть в зеркало. Увиденное заставило Анну завопить от ужаса. На ее крик примчалась перепуганная сиделка.
— Что случилось?! — встревоженно спросила она, видя, что Анна прислонилась к стене и тяжело дышит.
— Я предполагала, что выгляжу не лучшим образом, но не догадывалась, в каком кошмарном виде мое лицо.
— Оно, конечно, немного пострадало, и синяки есть, но все скоро заживет, и следов не останется, — утешала Анну Элиза, помогая ей добраться до кровати.
— Немного пострадало… синяки… — причитала Анна сквозь рыдания. — Я выгляжу настоящим страшилищем. И этот тюрбан из бинтов не слишком-то меня украшает.
— Зато у вас целы оба глаза. И вы должны радоваться, что не потеряли ни одного зуба и не сломали челюсть, — тараторила Элиза. — Вы сейчас похожи на детектива, который еле вырвался из лап врагов.
— Скорее на египетскую мумию, — слабо улыбнувшись, пошутила Анна, — но больше всего на Франкенштейна.
