Натали Де Рамон - Рыцарь моих снов
Ох! По спине и по лбу сразу заструился пот от представившейся перспективы; я отерла рукавом лоб. Боже мой, на мне же шуба! Я стянула ее и бросила на лавку. Сделала из бутылки глоток, но стало еще жарче! Избавилась от стеганого халата и в одной ночной рубашке в изнеможении плюхнулась на шубу. Но что-то мешало, что-то твердое. Я провела по шубе руками. Так и есть: это что-то в кармане! Я достала это.
Шахматная фигурка. Слон. Играть в шахматы меня учила мама. Очень давно, мне было лет пять… «Крепость не бросит тебя», — мамины слова. Спасибо, мама, уже не бросила, вернее не дала броситься! Что из того, что я не нужна никому? Какое мне до них дело? Жизнь нужна мне!
Мне! Рано или поздно эта морока закончится, я расплачусь с долгами и вернусь в Антарктиду. Там мои славные Пьер, Матильда, Рыжая Лапка, Бруно, крошка Ясное Утро. И мои друзья-коллеги с научной станции. И мои любимые белоснежные просторы, могучие льды, самое звездное в мире небо, таинственный запах океана… Я прикрыла глаза и увидела все это, но не в ночном освещении, а в ярком солнечном свете! Пингвины бежали мне навстречу: черно-белые плотные фигурки под голубым-преголубым небом…
В погожий день антарктическое небо точно такого же цвета, как глаза Дюлена. Смешно: если бы я все-таки прыгнула со стены и мои намерения осуществились, то к его приезду — через неделю — меня бы уже похоронили… Немыслимая глупость! Нет, конечно, дело вовсе не в голубых глазах какого-то там случайного торговца недвижимостью, но…
Я глотнула вина и призналась себе самой: но и в них тоже! Пусть мы посторонние люди и он конкурент моей Патрисии, но все равно!.. Я бы сейчас отдала многое, чтобы Дюлен вдруг по волшебству оказался на башне. Мы бы сидели на мягкой шубе и молча бы смотрели на реку и облака… А еще я незаметно поглядывала бы на его выгоревшие волосы и загорелое лицо. А он? Поглядывал бы он на меня?..
Да, наверное. Только мне следовало бы тоже немного загореть, а то я бледная, как восковая фигура, я ведь из Антарктиды, там особенно не позагораешь. Но у меня ведь обычно очень красивый загар! И я всегда загорала именно здесь, на башне, на этой самой лавке. И, между прочим, нагишом — никого же нет! — чтобы не оставалось никаких дурацких полосок от тесемок купальника… А что, собственно говоря, мешает мне сделать это сейчас? Они там все внизу заняты своими делами.
Я избавилась от рубашки, от теплых носков и разлеглась на шубе. Ужасно приятно! Мех есть мех, даже вытертый и старый. Он все равно ласковый, живой, нежный и деликатный… Как руки Дюлена, когда он, жалея, гладил меня, рыдающую, по волосам и спине… Стоп, а почему мне не холодно? Я же голая! Или все еще продолжается жар от ужаса оказаться в инвалидной коляске? Или оттого, что я почти прикончила бутылку вина?
Дурочка, сказал папа, ты мечтаешь об этом парне.
— Вовсе нет, — сказала я. — Просто мне хорошо лежать на меховой шубе под солнцем.
Мечтаешь, мечтаешь, настаивал папа. Ты и разделась, чтобы загореть и понравиться ему.
— Он торгует недвижимостью, а я изучаю пингвинов. У нас нет ничего общего. И вообще, не подсматривай, я без одежды.
Ты и родилась без одежды, и я много раз купал тебя.
— Тогда я была маленькая. А теперь — взрослая тетя.
Хочешь, чтобы он тоже без одежды прилег рядом с тобой?
— Это запрещенный прием, папа. Я же никогда не отпускала двусмысленностей про тебя и маму.
Но я вовсе не ваш папа, сказал Дюлен.
Он стоял на борту яхты, за его спиной раздувался белоснежный парус, а яхта двигалась ко мне по льду. И пингвины удивлялись, склонив головы набок, как собаки, потому что на Дюлене ничего не было, кроме белых брюк.
— Вам не холодно? — спросила я.
Мне одиноко. Иди ко мне!
— Но я не знаю, как тебя зовут?
Я тоже. Назови свое имя!
— Анабель! — закричала я, потому что вдруг налетел ветер и его яхту стало уносить в океан. — Анабель! Ты слышишь? Анабель! — И проснулась от звуков собственного голоса.
Но не только собственного.
— Мадемуазель Анабель! Баронесса! Госпожа баронесса! — звал снизу голос Герена.
Я накинула шубу и выглянула из бойницы. Дворецкий стоял на крепостной стене и махал мне рукой.
— Я так и знал, что вы здесь, мадемуазель Анабель! Спускайтесь скорее! Вас к телефону! Мсье Дюлен! Он настаивал, чтобы я разыскал вас!
Давно пора завести нормальный радиотелефон с переносной трубкой, досадливо думала я, натягивая платье на голое тело и на ходу влезая в туфли. И вообще, следовало бы дать ему номер моего мобильного. Нет, сначала надо вставить туда новые батарейки…
— А, Люк! Так и знал, ты перезвонишь ровно через три минуты! — хохотнул отец. — Даже время засек. Что, штаны далеко от постели откатились?
— От какой постели?
— Широкая такая, с балдахином, в баронессиной спальне.
— Папа!
— А что такого, сынок? Дело молодое, житейское! Ладно, ладно, шучу. Был в замке? Почему не докладываешь?
— Был. Но пока рано говорить о чем-то конкретном. Можно сглазить. — Этот довод был всегда самым убедительным для суеверного, как все торговцы, Дюлена-отца. — Па, я вернусь через неделю, тогда и обсудим. Что изменится за одну неделю?
— А предварительные результаты? — не унимался тот.
— Па, а сколько долгов на замке?
— Да ну, сущие пустяки! В переводе на евро вообще тысяч двести, не больше. Твоя игрушечная машинка и то дороже!
Люк промолчал.
— Эй! — завелся отец. — Ты там что еще надумал? Левых клиентов подобрал? Смотри мне! Я не собираюсь упускать заказ культурного министерства!
— Да нет, я просто не понимаю, зачем продавать замок?
— А, по-твоему, она способна выплатить долги? Содержать исторический объект в порядке? Ты что, ее не видел? Это же ходячее недоразумение! Одни пингвины в голове!
— Я так не думаю.
— Зато я думаю, что собственной грудью вскормил себе конкурента! — В ухо полились частые гудки.
От злости Люк чуть не выкинул аппаратик за борт. Но вовремя опомнился, отключил и сунул в карман.
— При чем здесь пингвины? — раздраженно пробормотал он. Так, надо быстро убираться отсюда, пока не вернулся этот невыносимый Жероньи. Я не собираюсь распивать с ним на своей яхте! Мерзавец! Назвать «ничего питьем» коньяк двадцатилетней выдержки! С гротом возиться некогда, сойдет стаксель. Это потом я поставлю грот и обязательно повешу спинакер. Замечательный, сине-бело-голубой…
Проклятье! Но ведь спинакер, как и все остальные паруса, купленные зимой не где-нибудь, а в самой Генуе — совершенно случайно Люк оказался там перед Рождеством, — лежит на заднем сиденье его «ягуара», а тот припаркован возле мастерской старого пустомели. Ладно, решил Люк, можно включить мотор. Он вздохнул. Ужасно, совсем не таким он видел в мечтах первый выход на «Глории»!
