Натали Де Рамон - Рыцарь моих снов
Жероньи протянул ему одну из бутылок, вторую поставил на пристань и принялся отвязывать концы.
Ничего, Гло, ты не виновата, протелепатировал яхте Люк, я должен был приехать раньше. И, размахнувшись, швырнул бутылку о борт.
— Это для вас, мсье Нептун! Пожелайте нам с «Глорией» удачи! — Ох, только бы не поцарапать осколками новенькую обшивку, с опозданием испугался Люк.
Но все обошлось. Он перебрался на борт, Жероньи отдал ему концы, подхватил шампанское, неуклюжей тушей перебежал по трапику, втащил его на борт, по-свойски хлопнул Люка по плечу и принялся открывать шампанское. Яхта автономно покачивалась на морской глади. В паре метров от причала.
— А мы не разобьем ее о пристань? Может, поставить парус, выйти в море? — растерянно забеспокоился Люк.
— Успеешь! — хмыкнул Жероньи. — Еще нагуляешься! Ну, если хочешь, можем отойти на пару миль на движке. Горючего под завязку! Держи-ка. — Он протянул Люку пластиковые стаканчики, выстрелил пробкой, побрызгал вином на палубу и начал наполнять стаканы. — Ну, за твою «Глорию» и за тебя, капитан, как тебя по имени-то?
— Люк, — сказал Люк, несколько опешив от панибратства Жероньи. Все было не так! Неправильно! Его первые минуты на собственной яхте должны были быть совсем не такими!
— Стало быть, капитан Люк! А я — Жан-Пьер! — Жероньи чокнулся с ним пластиковым стаканчиком.
— Очень приятно, Жан-Пьер.
Люк сложил губы в улыбку, подумав: ужасно, шампанское из пластиковых стаканчиков! Надо будет завести какие-нибудь приличные бокалы, например, с морской символикой. Нет, картинки на бокалах для шампанского — плебейство. Лучше совсем прозрачные, из хрусталя. Да, обязательно из хрусталя. И чтобы в холодильнике всегда был лед. И серебряное ведерко для льда. Это же невозможно — пить теплое шампанское из-под стола!
— Красавица! Вся кругом — натуральное дерево! Что твоя Колумбова каравелла! — нахваливал свое детище Жан-Пьер Жероньи, «Марсельская чайка», сооружение, реставрация и ремонт судов малого водоизмещения». — А канаты! Чистая пенька! Ты только нюхни, капитан Люк, смолененькие! Амброзия! — Жероньи потянул носом и долил в стаканчики.
Естественно, из пеньки был не весь такелаж, только те канаты, что лежали на виду, придавая особый колорит деревянной лаковой палубе.
— Сумасшедших денег стоит! Я еще было хотел отговорить тебя: на кой шут вбухивать такие деньжищи в средневековую фелюгу? Можно ж купить нормальный океанский двухпалубник, ну не новый, зачем тебе новый? А как строить начали, смотрю: ну тонкий нюх у тебя, парень! В смысле, капитан Люк! Антикварная игрушечка получилась! Ну, за тебя!
Кажется, это была последняя порция шампанского. Пластиковые стаканчики — просто кощунство! А что, если завести не хрусталь, а какие-нибудь антикварные кубки? Вроде тех, что стоят на полках у… Люк растерялся: как назвать зеленоглазую девушку? Госпожа баронесса? Мадемуазель де Бельшют? Но ведь у нее же должно быть имя! Его зовут Люк, Жероньи — Жан-Пьер… Люк допил и выкинул стаканчик за борт.
— А вчера, как мы ее из дока-то выгнали, ждем тебя, — разглагольствовал Жан-Пьер, проводив стаканчик Люка глазами, — я прямо не утерпел. Дай, думаю, спущу на воду нашу Гло, нашу красавицу! Хоть у бережка капельку покачаться… Слышь, Люк, а давай паруса ставить? А? Ход-то, должно быть, легкий! Надо ж ей крылышки-то расправить, морского эфира хлебнуть?
И тут в кармане Люка очень вовремя ожил мобильный. Ему совершенно не хотелось выходить в море вместе с этим болтуном. Люк торопливо полез в карман, но, видимо, теплое шампанское подействовало на него, как бутылка портвейна: вместо телефона он извлек коньячную фляжку. А мобильник пискнул еще пару раз в другом кармане и умолк.
— Ишь ты! — восхищенно произнес Жероньи. — Во теперь фляжки делают! С будильником! Чего за напиток? — И, как будто так и предполагалось, забрал фляжку у Люка, отвинтил крышечку и приложил горлышко к своему рту!
До чего же гнусный тип! — расстроился Люк. Осквернил все: и яхту, и мою фляжку! А ведь к ней прикасались ее губы! Ее! Губы зеленоглазой баронессы!
— Я «Гло» спустил на воду, и тут прям сразу бежит какой-то хлыщ. Ну, не бежит, он на «вольве» приехал. И говорит: «Продай, Жан-Пьер! Сколько, дескать, лодка стоит?» Я говорю, мол, заказ, не продается. А он как сумму назвал, я только что не слетел в воду. Я ж на корме был. Вот. — Жероньи облизнулся и вернул пустую фляжку. — Ничего питье, только мало. Я сейчас побольше нам принесу. У меня свое. Сейчас сбегаю за кувшинчиком. Только доскажу, а то забуду.
Тут Люк впервые в жизни пожелал человеку смерти.
— А ты сегодня пришел. — Жероньи достал смятую пачку дешевого «Житана», предложил Люку, тот отказался; Жероньи покивал. — Спортсмен, я понимаю. Я хотел тебе намекнуть, так и так, дескать, есть покупатель. А ты такой грустный и весь в белом. Чистый ангел. Грустный-прегрустный! Я сразу просек, не продашь ты свою «Гло» никому. Никому не продашь!
— Да, — твердо сказал Люк. — Не продам. Извините, мсье Жероньи, я должен позвонить отцу.
— Хорошее дело. Мне сын тоже звонит. Раз в месяц, пятого, в половине седьмого. Ты звони, я мигом! У меня сегодня выходной — моего плотника жена рожает, а механик с подсобным его поддерживают. На славу посидим с тобой, капитан Люк!
В поисках лучшего места для приземления с летальным исходом я обошла площадку башни по периметру, выглядывая во все бойницы, и с удивлением обнаружила, что прыгать мне в общем-то и некуда! Капустная башня идеально вписана в утес и, можно сказать, висит над Рейном, как и восточная стена крепости, точно повторяющая очертания скалистого берега, практически отвесно уходящего в речные воды, — а плаваю я слишком хорошо. К тому же вода смягчит падение, мало вероятности, что я разобьюсь о какой-нибудь подводный камень.
Можно, конечно, спуститься на северную стену, под которой ров, и прыгнуть оттуда. Высота стены метров семь, пусть — десять вместе со рвом, но ров-то давно зарос кустами и даже деревьями: сомнительно, что я добьюсь чего-то большего, чем полгода пролежать в больнице с переломанными ногами. Остается юго-западное направление. А это — уже двор замка.
Я обвела его глазами. В саду гномами копошились садовники, на галереях женщины выбивали ковры, белые перчатки Герена отдавали распоряжения, а непосредственно под самой башней, на которой стояла я, — многочисленные хозяйственные постройки с откровенно, надо заметить, ветхими крышами. Ну и как будет выглядеть мое «прекрасное падение»? Эти крыши наверняка проломятся подо мной, на шум сбегутся «люди мадемуазель Романи» и обнаружат меня в каком-нибудь курятнике с переломанной спиной, но — сто к одному — живую! Остаток своих дней я катаюсь в инвалидной коляске. Только вряд ли среди пингвинов…
