Джанет Битон - Стрела Купидона
Доктор Бадд сортировал содержимое коробки. — Кости совсем недавние, — сказал он, улыбаясь мальчику. — Где ты их нашел?
— В саду, за нашим отелем в Аджио Стефаносе. Я проводил там раскопки.
— Возможно останки кошки или какого-то мелкого животного, которое умерло и было поглощено землей. Эти, — он показал на глазурованные кусочки посуды, — современные. А эти, как и говорит твой отец, минойские, которые ты подобрал на раскопках, и, как правильно сказал твой отец, этого не следовало делать!
Джонни моргнул, и Эмма подумала, что сейчас будут слезы.
— Где, — спросил доктор Бадд, — ты нашел эту синюю бусину?
Джонни проглотил слюну.
— В саду.
— Где именно?
— Ну, я копал траншею… На самом деле, скорее яму, и это было там.
Доктор посмотрел на Ника.
— Вы видели это? Ник покачал головой.
— Нет. Я посчитал, что это то же самое, что и осколки современного китайского фарфора.
— Это — ляпис-лазурь, — сказал доктор Бадд. — Древняя!
Он наклонился вперед и притянул к себе Джонни:
— Эта бусина… она лежала на дне траншеи, которую ты копал?
Джонни скривил гримасу, стараясь сконцентрироваться.
— Я не могу сказать точно. Вроде немного сбоку. Я думаю, среди гравия и кучи камней.
— Ты всегда должен тщательно записывать, где найдена каждая вещь. Только одна бусина?
— Да.
Доктор Бадд держал бусину на ладони, улыбаясь археологам, которые собрались вокруг, бросив свою работу, чтобы послушать. — Ляпис-лазурь была очень дорогим материалом, высоко ценившемся в древнем мире. Была ли эта бусина сделана на Крите или привезена торговцами из Египта, мы скорее всего никогда не узнаем, но она может быть частью какого-нибудь богатого минойского захоронения или клада, спрятанного во время нападения на поселение. В любом случае, Джонни, мы должны все проверить. Могу я оставить у себя эту бусину и показать крупным греческим специалистам? Возможно тогда кто-нибудь приедет посмотреть на то место, где ты нашел ее.
Джонни смотрел на американца сияющими глазами.
— Вы имеете ввиду, на том месте, где сейчас стоит отель мог быть минойский дворец? — Он запрыгал вокруг отца. — Я говорил тебе, он там был, правда?
И Ник, и доктор Бадд рассмеялись.
— Есть поговорка, — сказал доктор Бадд, — что одна ласточка не делает весны, и я склонен считать, что одна бусина не делает дворца. Но в этом может что-то быть. Стоит посмотреть.
После этих слов каждый подержал в руках бусину Джонни из ляпис-лазури, и доктор Бадд еще раз просмотрел пластиковую коробку, чтобы проверить, не пропустил ли он чего-нибудь важного. Джонни от восторга, болтал со всеми молодыми археологами сразу, хватая по очереди то лопатку, то щетку, потрясая ситом, которое один из рабочих использовал для просеивания почвы.
Ханна стояла рядом с Эммой и Ником.
— Действительно, он начал свою карьеру археолога со стремительного взлета! — сказала она, смеясь. — Даже Шлиман, раскопавший Трою, не находил древних сокровищ в возрасте шести лет!
С доктором Баддом договорились, что он найдет их, после того, как посоветуется с авторитетными специалистами.
— В коллегии Аджио Стефаноса с удовольствием идут на сотрудничество, и она самая доступная, — сказал он. — Поэтому я скоро свяжусь с вами.
Было очень трудно внушить Джонни мысль, что пора уезжать. От Ника, не без помощи Эммы, потребовалось немалое искусство риторики, чтобы убедить мальчика расстаться с лопаткой, которую он все еще держал в руках, и вежливо попрощаться с новыми друзьями.
— Скорее приезжайте еще.
Когда они уже собирались уезжать, Ханна сказала: — Со всей этой суматохой я чуть не забыла. Аврил — девушка, которую вы видели, она откапывала вазу — это она была со мной в тот день, когда я видела Алтею. Мы вспомнили все старые храмы, в которых мы были, и я составила короткий список для тебя.
Она прошла с ними и из одного «лендровера» за проволочным заграждением достала плетеную греческую сумку.
— Где-то здесь, — бормотала она, копаясь в рваной записной книжечке. — Вот!
Вырвав листок из книжки, она протянула его Эмме.
— У нас было несколько поездок. Я понятия не имею, в какой именно церкви я видела ее, а уж Аврил тем более. Она даже не помнит, что видела девушку. Но я четко помню, что она рассказывала что-то о фресках в одном из этих храмов. В любом случае, удачи тебе в поисках!
— Так значит, твой визит на археологические раскопки — своего рода исполнение служебных обязанностей? — сухо заметил Ник, когда он и Эмма шли следом за Джонни, который несся вприпрыжку вниз по холму.
Джонни неожиданно привалившая удача ударила в голову и к тому моменту, когда они подъехали к деревне, его прекрасное настроение переросло в нахальство. Эмма чувствовала, что от долгого пребывания на жарком солнце у нее начинается головная боль. После настоящего наслаждения от созерцания раскопок и возможности разделить радость Джонни за его находки, насмешка Ника над тем, что она никогда не прекращает поиски Алтеи, больно задела ее. Это было то, ради чего она приехала на Крит, в конце концов! Так же как и у Алтеи, у леди Чартерис Браун были свои права.
— Если вы скажете мне, где вас высадить, — сказала она, — я поболтаюсь где-нибудь рядом с деревней, пока вы будете готовы возвращаться. Ваши друзья будут рады видеть тебя и Джонни, но им не нужны чужаки, которые сваливаются, как гром среди ясного неба.
— У Ставроса универмаг, — сказал Ник. — Судя по тому, что тебе известно, Алтея могла снять дом в деревне. Может быть, она каждую неделю заходит к Ставросу за покупками.
Он улыбнулся, но ей не хотелось отвечать ему тем же.
Семья Макридакис жила в доме на улице, выходящей па площадь. Над универсальным магазином, который был закрыт сейчас на перерыв. У входной двери стояла старенькая машина — причина столь сильного беспокойства Дамьена накануне вечером. Вплотную за ней стоял прекрасный новый фургон. Ник, должно быть, предупредил семью о предполагаемом визите, так как их встретили с огромной теплотой, но без удивления. Поначалу, Эмме трудно было разобраться кто есть кто. Ставроса она узнала, так как накануне видела, как он танцевал хасапико с Ником и Дамьеном. Легко было узнать и Катю, которая оказалась маленькой, темноволосой и полной. У нее был смущенный и немного утомленный вид матери новорожденных близнецов.
— Они спят сейчас, — сказала она Эмме на чистом, ясном греческом, который не составляло труда понять. — Да, оба мальчики — Микис и Павлюс. Они скоро проснуться и тогда я принесу их сюда вниз.
Здесь еще были мать Кати и ее бабушка, мать Ставроса и его дедушка, который в свое время и получил универмаг от своего отца. Казалось, что здесь толпа детей, которая на самом деле сводилась к двоим: маленькой дочери Ставроса и Кати — Викки и их пятилетнего сына Григориса.
