Валентин Афонин - Однажды навсегда
Испугались перемен в жизни сыночка?
Пожалуйста! Не будем вам мешать!
Но только без вопросов, как и что, — хватит!..
Я был опустошен, как будто выпотрошен: никого не жаль, все безразлично.
Но в голове уже составлялся приблизительный план: прежде всего немедленно уйти из дому, вырваться на улицу, в шум и толчею, в движение, а потом… потом будет видно.
Сначала надо найти Ее, найти и объясниться: я был виноват, конечно, но, может, у нее имелась какая-то другая, более важная причина? — это необходимо выяснить.
Наверху позади меня послышался осторожный цокот дамских каблуков.
— Ну что, Вовочка? — робко спросила мать. — Мы заждались тебя. Иди домой, не сиди на ступенях, простудишься.
Я не шелохнулся.
— Тебе плохо, Вова?
Буквально спиной и затылком ощутив раздражение от ее приторного беспокойства за меня, я вздохнул и нехотя зашевелился, вставая.
Мать шагнула было сверху ко мне, но я уже и сам, глядя себе под ноги, поднимался к ней, и она отступила, заискивающе посторонилась.
Отец и Женька стояли в прихожей.
Я молча прошел мимо них по коридору в свою комнату и, взяв там из одежды только свитер, надевая его и оправляя на ходу, почти сразу вышел обратно.
Теперь уже и мать была в прихожей — все трое выжидательно смотрели на меня.
А я вдруг свернул в «два ноля», как будто выражая таким образом предкам свое «фэ», и шум спущенной из бачка воды даже развеселил меня: вот вам, дорогие!
Но в ванной, ополаскивая руки, я нечаянно взглянул на себя в зеркало и опять чуть не разрыдался.
Я закусил губу, собрался с духом и, не мешкая больше, двинулся тараном в прихожую.
Отец с матерью невольно расступились, пропуская меня к вешалке, но я, снимая с крючка куртку и одновременно сбрасывая с ноги шлепанец, вдруг увидел, что забыл надеть носки, и снова пошел к себе — им опять пришлось расступиться.
— Что-нибудь не так, сын?.. — осторожно подал голос отец.
Но я и не думал отвечать. Я опять скрылся в своей комнате и, надевая носки, осмотрелся в последний раз, вспоминая, чего бы еще не забыть. Потом взял из пиджака записную книжку с телефонами, засунул в карман штанов и окинул свою обитель окончательно.
— Что случилось, Вова?.. — Мать была, конечно, страшно напугана.
Но я упорно гнул свое, молчал.
— Может, ты все же удостоишь нас хоть словечком? — уже язвительно сказал отец.
Я, надевая куртку, удостоил:
— Что вы хотите услышать?
— Ну объясни же нам… — начала было мать.
Но я перебил:
— Чего объяснить?
— Кто эта девушка?
— Жена, — сказал я коротко и ясно. И уточнил: — Моя.
Они переглянулись в полнейшем обалдении — один только Женька ничему не удивлялся.
— Твоя… жена?.. — Отец улыбнулся. — Ты хочешь сказать…
— Ну да, да, да! — взвился вдруг я ни с того ни с чего. — Любовница! Но это ничего не меняет, не надейтесь!.. — И, кивнув Женьке, двинулся к выходу.
— Да подожди же! — очнулась мать. — Куда же ты уходишь? Скажи хотя бы, кто она и как ее зовут?
Я фыркнул с горькой усмешкой: они мне не верят, что ли? Они юморят?.. Хорошо-о…
— А вот этого я не знаю, — произнес я с расстановкой и обернулся к ним, заранее наслаждаясь их реакцией.
— То есть?.. — Мать не поняла, святая простота. — Что ты не знаешь?
— Ничего не знаю. Ни имени, ни фамилии. И тем не менее она моя жена. Супружница. Сэ ля ви.
Несмотря на мою легкомысленную интонацию, мать как-то сразу вдруг притихла, оробела, оглянулась на отца, видать, уже не в силах соображать в одиночку.
А отец неожиданно рассмеялся:
— Ну хорошо. Объясни все же, сын. Мы действительно ничего не понимаем пока.
— И не поймете. Я в этом абсолютно убежден.
— А ты попробуй, подоходчивей только, снизойди к папе с мамой, сынок, растолкуй.
— Растолковывать нечего. Я женился, и все. Правда, мы знакомы всего одну ночь, но я знаю, что ей уже восемнадцать, а мне двадцать два, так что вам беспокоиться не о чем.
— Ты шутишь, Вова?
— Нет, мама, не шучу. И я знал, что вам с папой этого не понять.
— Слу-ушайте! — удивился вдруг отец. — А почему мы на пороге? Пройдем хоть на минуту, присядем, сын, потолкуем!..
Он, конечно, хитрил, пытаясь разрядить атмосферу и выведать как можно больше информации, но меня все это начинало даже забавлять.
— Ладно. Раз уж вам так интересно — устроим брифинг.
Я первым, не раздеваясь, прошел в гостиную, плюхнулся на диван.
— Прошу! — жестом пригласил их в кресла напротив себя и откинулся на спинку дивана, закинул ногу за ногу.
Отец, с улыбкой наблюдая за моей игрой, сел.
Мать отказалась:
— Я не могу. Рассказывай.
— Но я уже рассказал. Спрашивайте… — И, давая им обдумать вопросы, весело оглянулся на Женьку в прихожей, махнул ему рукой, зазывая.
Но Женька сначала отрицательно покачал головой, а потом вдруг и вовсе рванулся к двери:
— Я там подожду, хорошо?
— Ну давай, я сейчас.
— До свиданья, — сказал он родителям. — Извините.
— До свидания, — кивнула ему мать с жалким подобием улыбки.
— Извини нас, Женя, — сказал отец, указывая ему на меня. — Я надеюсь, он будет краток.
— Да нет, ну что вы, — смутился Женька, — я не спешу.
Он довольно просто справился с замком и скрылся за дверью.
Мы остались одни.
Я ждал.
— Ты напрасно так с нами, — сказал отец с добродушной усмешкой. — Мы не такие уж старые, кое-что понять еще сможем, наверное. Но в данном случае ты нас просто огорошил. Давай по порядку.
— Погоди, — нетерпеливо перебила мать. — Скажи, Вова… эта девушка… ночевала у нас?
— Дошло! — насмешливо воскликнул я.
— И что… — с округленными глазами, — она… спала… в твоей комнате?
— В данном случае это называется — со мной.
Мать беспомощно взглянула на отца — тот невозмутимо улыбался.
— Ну и теперь? — продолжала она. — Что вы намерены?
— Не понимаю.
— Теперь вы поженитесь?
— Разумеется.
— Вовочка, не смейся, пожалуйста, это слишком серьезно. Ты должен сказать нам все.
— Должен?
— Не должен, не должен, успокойся, — включился отец. — Мы просим тебя. Объясни, если можно, без шуток.
— А я без шуток. Что вам не ясно? — Я уже терял терпение. — Слушайте, нам некогда, давайте покороче.
— Ну хорошо, хорошо, — поспешно смягчилась мать, любой ценой желая добиться полноты картины. — Скажи, пожалуйста… эта девушка… у нее… до тебя… был кто-нибудь?..
Я ушам не поверил: вот это мамуля замесила. Но пока сдержался и усмехнулся:
— В твоем смысле — не было. Но для нас с ней это не имеет значения. Для вас — тем более.
