Джоанна Кливленд - Парижский поцелуй
И вдруг… вдруг один квадратик мозаики-головоломки встал на свое место.
16
Иви почти бегом бросилась в свою комнату, вытащила папку с вырезками и нашла ту, в которой рассказывалось о похищении. Между повествованием мадам Арду пятидесятилетней давности и нынешним почти не было разницы. Она повторила свою историю слово в слово, будто заучила ее наизусть. Ничего нового. Вопросы оставались без ответа, и у Иви появилось неприятное чувство, что ее провели: ей позволили взять интервью, в котором мадам Арду хотела продемонстрировать, что за полвека ничего не изменилось.
Девушка вздохнула, подошла к окну и выглянула на улицу. Вдалеке среди голых деревьев снова виднелась одинокая фигура. Теперь она знала, что это был Жан-Клод Шамо. Она вдруг ощутила непреодолимое желание оказаться рядом с ним, услышать его голос, почувствовать вкус его губ.
Иви спрятала бумаги, чтобы их не заметила горничная и вышла на улицу. Адвоката нигде не было, и она пошла куда глаза глядят, изредка оборачиваясь, чтобы не терять дом из виду. Иви не боялась, что заблудится. Было страшно холодно, руки в перчатках, которые она сунула в карманы пальто, горели, но она не сдавалась, — ей необходимо было найти Шамо. Только он мог заставить старуху говорить, или мог рассказать что-то сам.
Запыхавшись, девушка остановилась отдохнуть у дерева и вдруг услышала голос:
— Вас зовут Иви? — Он сделал ударение на последнем слоге.
В нескольких шагах стоял Он — высокий, красивый, с темными глазами, которые жгли ее взглядом.
— Иви.
— Иви. А я Жан-Клод.
— Приятно познакомиться. Причем в третий раз.
Он подошел, обнял и поцеловал в губы. Холодная кожа и горячее дыхание, жар страсти. Иви вся дрожала. Также внезапно Жан-Клод отошел, не отрывая от нее глаз.
— Вы ее внук, верно? — спросила она хрипло.
— Да. А как вы догадались?
— Профиль. И поэтому вы все время надевали шляпу?
— Да. Я не хотел, чтобы вы узнали, что я член семьи. Моя мать была ее единственным ребенком. Я очень люблю бабушку, и не хочу, чтобы она страдала только потому, что вам нужно написать сенсационную статью.
— Интервью закончено. Там нет сенсаций, хотя статью в общем-то можно публиковать.
— Что вы имеете в виду?
— Она рассказала точно то, что говорила пятьдесят лет назад, — пожала плечами Иви.
— И вас это удивляет? Но правда не меняется с годами.
— Наверное. — Иви опять сунула руки в карманы. Ей хотелось, чтобы он снова поцеловал ее, а не рассуждал об интервью, ведь она все равно не могла сказать ему то, что думает.
— Наверное? А чего вы ждали?
— Если честно, я думала, что она расскажет какие-то детали, о которых не говорила полиции.
— У моей бабушки отличная память.
— Или она перечитала свои предыдущие ответы.
— Вы ставите под сомнение честность старой женщины, которой пришлось всю жизнь страдать?
— Простите, я не хотела обидеть или рассердить вас. Я просто чувствую, что здесь что-то не так.
— Я вас не понимаю.
— Поверьте мне, Жан-Клод, я не хочу причинять никому боль. Просто я чувствую — вот здесь, — она прижала руку к сердцу, — что ваша бабушка кого-то защищает.
— Ха! Защищает! Да они все умерли. Не осталось никого, кого она могла бы защищать.
— Возможно, я ошибаюсь, — просто ответила Иви.
— Дед умер так давно, что я даже не помню его. Его родители ушли в мир иной еще раньше. Моя мать была младенцем, когда все это случилось, и умерла, когда я был ребенком. Теперь нет даже милой Наннет. Так что защищать некого.
— Но почему исчезло ожерелье?
— Потому что кто-то из этих негодяев отдал его своей подружке.
— Но похитителей было трое.
— Они разделили его между тремя девками.
— Это бессмысленно, Жан-Клод. Получается, что они похитили одну из самых богатых женщин в мире и не получили с этого ни цента.
— Так случилось, ну и что?
— В интервью она очень мало говорит об изумруде.
— Но она видела его всего один раз. Бабушка рассказывала мне это много раз. Родители деда держали колье в сейфе, и только они знали комбинацию цифр.
— И мне она сказала именно так.
— Видите, она рассказала нам одну и ту же историю, а мне она не стала бы лгать. Я — ее единственный родной человек на свете.
Он обнял Иви за плечи и повел к дому.
— А кто был ваш отец?
— Боюсь, что жалкий охотник за удачей.
— Он умер?
— Кто знает. Он бросил мать еще до моего рождения. Для всех нас будет лучше, если он умер.
— Да, у нее была ужасная жизнь. Мне очень жаль. Я действительно не знала, во что вмешиваюсь.
— Я тоже. — Он остановился и снова поцеловал ее. — Вы очень красивая. Очень красивая и сильная. Я люблю это в женщинах. Сколько времени вы еще пробудете в Париже?
«Всегда,» — хотелось ответить ей, но Иви прошептала:
— Не знаю. Я взяла интервью, и пора возвращаться домой.
— Мы еще увидимся? — спросил он хрипло.
Иви почувствовала, что на глаза у нее наворачиваются слезы. Она только начала узнавать этого мужчину, только пробилась через ледяной барьер, а ей надо было уезжать.
— Не знаю, — честно ответила она. — Завтра я позвоню в офис, и боюсь, что мне прикажут сесть на первый же самолет в Нью-Йорк.
— Это будет ужасно, — сказал Жан-Клод, и Иви мысленно согласилась. Они подошли к дому.
— Мы обедаем сегодня вместе? — спросила она.
— Если вы не против, — улыбнулся он. — А пока, Иви, извините меня — до возвращения в Париж мне надо еще поработать. Обед будет подан через пару часов. За вами придет горничная.
Иви вернулась в комнату несколько разочарованная. Он все еще не доверял ей время. Впрочем, она могла понять его чувства: всю семью Арду, не исключая и Жан-Клода, преследовала трагедия полувековой давности, а большинство людей пыталось использовать ее для собственной выгоды.
Но все-таки Иви не оставляло впечатление, что старуха что-то скрывает. Она снова разложила вырезки и свой блокнот. Ничего нового. Зашла горничная, которая сообщила, что обед будет подан через час и что мадам Арду не сможет присоединиться к ним.
— Она плохо себя чувствует? — встревожилась Иви.
— Не думаю, она просто расстроена.
— Мне жаль это слышать? Я могу что-нибудь сделать?
— Спасибо, мадемуазель, — улыбнулась горничная, — думаю, ничего. Мадам Арду просто расстроена своими воспоминаниями.
Когда горничная ушла, Иви вернулась к статье. Она живо представляла группу молодых богатых нарядных людей, собравшихся вокруг пианино, видела потрясающий профиль Элизабет Арду, одетой в серебряное платье, расшитое жемчугом. Девушка достала вырезку из газеты, где сообщалось о счастливом исходе дела. То же платье было на Элизабет Арду. только теперь серебряный шелк испачкался, подол порвался.
