Джоанна Бак - Дочь Лебедя
— Это для меня сюрприз, я бы никогда не узнал тебя, — ответил Мишель.
— Ты похожа на мальчишку, — заметил отец. — Ты этого добивалась?
— Мне надоело ходить в китайских сиротках!
— Наверное, твоя новая прическа нравится твоим кавалерам, — продолжал отец. — Просто прелесть. Поверни голову.
Я не собиралась рассказывать им о Феликсе.
— Ты влюблена? — спросил Мишель.
— Она разбила все сердца в Париже, — сказал отец, прежде чем я могла ответить. — Разве ты не слышишь, какой шум производит моя дочь?
«Если бы так», — подумала я. Мне нравилась сама идея, и отцу тоже. Соблазнительница, дикая женщина-вамп.
— Ты правда разбиваешь сердца? — спросил Мишель.
— Я заставляю их посылать мне цветы и драгоценности, — ответила я. — Меха для зимы, и веера для лета.
— Но почему никто из них не хочет взять тебя в жены и освободить меня от тебя? — поинтересовался отец.
— Они все предлагают, но никто из них недостаточно хорош для меня, — ответила им я.
— Смотри, — заметил Мишель. — Она слишком увлечена своим отцом.
Только они могли разговаривать со мной таким образом.
— Ты прав, Мишель, но я не виновата. Ты посмотри на него. Если бы у тебя был отец, как Джекоб, разве ты бы не был на нем помешан?!
Они рассказали мне, как в Париж приезжал Тревор Блейк и заходил в лавку отца. Тут я увидела, как отец опять стал рассеянно смотреть в зеркало.
Он смотрел на молодую парочку, сидевшую позади него за столиком возле прохода. Потом и Мишель обратил на это внимание и перестал говорить.
— Что? В чем дело? — спросила я. Я посмотрела на эту молодую парочку. У него были красивые светлые волосы почти до плеч. Вокруг шеи был повязан красивый шарф. У нее было несколько излишне круглое личико, но все же она была довольно мила.
— Мне нравится лепка лица, — ответил Мишель.
Отец добавил:
— Если в тебе заложено что-то от дьявола, ты бы мог пожелать стать одним из них и любить другого. Я прав?
— Так как насчет Тревора Блейка? — спросила я.
— Ну, — продолжал, с трудом отвлекаясь от молодой пары, отец. — Мне кажется, что он хочет, чтобы мы — ты и я — вложили деньги Джулии в его компанию.
— Жадный, как все англичане, — заметил Мишель.
— Какой кошмар! Какие деньги?
— От продажи дома и вещей. Она оставила нам достаточно много, и когда-нибудь ты станешь богатой женщиной, — повторил, как и раньше, отец.
Ну вот опять! Как бы я ни презирала Тревора Блейка, мне не нравились такие разговоры.
— Почему бы не дать ему эти деньги?
— Потому что существуют лучшие способы вложения капитала, — заметил отец.
— Джекоба все равно не было в это время, — сказал Мишель. — И мне пришлось разговаривать с ним.
— А где был ты? — спросила я.
— Я встречался с реставратором Обиотом, — ответил отец.
— Это ты для отвода глаз говоришь, — заметил Мишель.
— Ты просто невозможен, — парировал отец.
— В чем дело? — спросила я.
— Ни в чем, — сказал отец.
— Кто такой Обиот?
— Он в основном реставрирует вещи Эрги. И мне кажется, что наклевывается что-то потрясающее.
— Что именно?
Когда отец улыбался, его нижняя губа немного дрожала.
— Ну, Джекоб, — сказал Мишель. — Сейчас совсем не время говорить об этом.
— Она — моя дочь!
— При чем тут это, еще слишком рано.
Отец уже полез в боковой карман.
— Нет, — сказал Мишель.
Отец вытащил конверт. Я предполагала, что он может вынуть — это была открытка. Мужчина и женщина лежали на кушетке, он обнимал ее… На ней была шляпка с плоскими полями, как шапочка американского матроса, а у него была черная борода.
— Парочка мертвых прелюбодеев с крышки гроба, — сказал Мишель.
— Семейная пара, одна из немногих счастливых пар, — грустно сказал отец.
— Меня совершенно не волнует, насколько легальна их связь, — продолжал Мишель.
— Таких изображений только два в мире. И это третье, — отметил отец.
У нее были длинные черные косы, они были перекинуты вперед на ее грудь, на ногах — зашнурованные остроконечные ботинки. Он был босой. Под ее локтем лежала подушка в виде звезды. Его левая рука была накрыта ее рукой. Он вполне мог трогать ее грудь под платьем.
— Они прекрасны. Откуда они? — спросила я.
— Им около двадцати столетий, — заметил Мишель, но это был не ответ.
— Это тебя не касается, — сказал отец и положил открытку в конверт.
— Это от Эрги? — продолжала спрашивать я.
Они оба рассмеялись. Отец вытер рот салфеткой, Мишель заметил:
— Мне хотелось бы, чтобы было так, если бы только…
Отец нахмурился.
— Это самое прекрасное, что я мог приобрести. На рынке никогда еще не появлялись вещи подобные этой. Чудесная вещь, лучше, чем все, что имеется на вилле Джулии. Для меня это самое потрясающее с тех пор, как я начал заниматься этим бизнесом.
— И ты поменяешь на них Куроса? — спросила я его.
— Нет, — быстро ответил отец.
— Может, тебе придется сделать это, — заметил Мишель.
— Нет, — еще раз повторил отец. — Это моя первая настоящая покупка. Она всегда останется со мной. Я могу себе это позволить. Мне нужно только кое-что провернуть. Возможно, придется кое-что продать…
Он сунул руку в карман, сжал губы, и его взгляд стал совсем отстраненным.
— Это просто сумасшествие, — прошептал мне Мишель и покачал головой, как бы стараясь избавиться от людей на открытке.
— Если они изображены на открытке, то оригинал должен быть где-то в музее? Или…
— Украден? — вопросил отец. — Где ты живешь? Я не занимаюсь скупкой краденого и никогда не делал этого. Флоренс, ты меня удивляешь!
— Я живу на Рю дю Бак, номер семьдесят четыре, если тебя интересует, — ответила я ему.
— Да, мы знаем, — заметил отец.
Я была рада, что так легко смогла отвлечь его от наваждения.
— Мы просто не хотели приставать к тебе, — продолжал он.
Его выражение лица было таким жалким.
— Нгуен рассказал нам, где ты живешь, у нас был твой номер телефона, и мы были в курсе, что ты работала у Делаборда.
— Тебе нужно было поступить так. Совершенно нормально для молодежи стараться пожить одной, — заметил Мишель. — Джекоб даже советовался с доктором Эмери.
— Но я не была больна, — сказала я.
— Я знаю. Именно так и сказал мне доктор. К этому привели тебя боль и горе. Ты так быстро исчезла, но доктор Эмери сказал, что если бы ты была до конца серьезна, то поехала бы в Лондон, чтобы повидать Джеральдину, или даже бы отправилась в Америку.
— Зачем? — спросила я.
