Барбара Картленд - Проданная невеста
Китаец открыл дверь и вышел из кареты; Эйлида поняла, что должна тоже выйти.
Она очутилась на короткой, узкой, грязной улице в толпе мужчин самых разных национальностей и общественного положения.
Мужчины разговаривали между собой, кричали друг на друга, некоторые были сильно пьяны, а двое затеяли драку.
Китайцы шли по обе стороны от Эйлиды, направляясь через мостовую к открытой двери.
Насколько Эйлида могла судить по одежде, мужчины, которых она видела на улице, были сплошь моряки.
Значит, ее привезли куда-то в район порта.
Времени для дальнейших наблюдений у нее не оказалось, так как ее ввели в комнату, где за столом сидел еще один китаец и принимал деньги от входящих.
Он поднял глаза на китайца с косой, тот заговорил с ним по-китайски, и человек за столом ткнул в сторону большим пальцем, указывая направление.
Они втроем прошли за занавеску: китаец с косой первым, за ним Эйлида, а позади китаец, не понимавший по-английски.
Едва они вступили в какую-то комнату, Эйлида ощутила странный незнакомый запах и увидела, что комната освещена только двумя тоненькими свечками. Но комната не пустовала: по обеим сторонам ее на чем-то вроде деревянных полок Эйлида, к своему ужасу, разглядела лежащих мужчин.
Потом в глаза ей бросился огромный матрос-индиец, держащий во рту странного вида трубку, и Эйлида догадалась, что она в притоне для курильщиков, опиума.
Она читала о таких притонах в книгах и однажды даже говорила об этом с отцом. Она решила, что китайцы, хотят силой одурманить ее опиумом; и остановилась. Может, каким-нибудь чудом ей удастся выбежать на улицу и упросить моряков помочь ей?..
Китаец с косой, как видно, догадался, о чем она думает, и повторил:
— Идти! Леди… идти!
Второй китаец подтолкнул ее чем-то в спину, наверное, ножом.
Они прошли в следующее помещение, где несколько мужчин — китайцы, англичане и один африканский негр — курили опиум либо лежали одурманенные на нарах.
Эйлиде стало легче, когда они покинули и эту комнату, миновали короткий коридор и китаец с косой отворил какую-то дверь.
В комнате было окно, расположенное очень высоко, но оно по крайней мере пропускало некоторое количество света и воздуха.
Эйлида увидела, что здесь в отличие от опиекурильни дверь и стены сравнительно чистые, есть кровать и на ней свернутое одеяло.
Китаец оглядел эту очень маленькую комнату, потом жестом велел Эйлиде снять плащ.
Она повиновалась, потом, не в силах больше молчать, сказала:
— Пожалуйста, объясните, зачем вы привезли меня сюда?
Китаец сделал неопределенный жест и, направляясь к двери, произнес:
— Тихо! Нет шум!
Снова он произносил с акцентом, но Эйлида поняла смысл.
Оба китайца удалились, закрыв и заперев дверь.
Эйлида села на кровать и в полном отчаянии думала о том, сколько же времени пройдет, прежде чем Доран обнаружит, что ее похитили.
Если он не заплатит выкуп, китайцы станут ее пытать. Она была очень напугана, однако понимала, что кричать бессмысленно, ее попросту одурманят опиумом.
Эйлида закрыла лицо руками и начала молиться не только Богу, чтобы он дал ей мужество, но и Дорану, в помощи которого так отчаянно нуждалась.
Доран Уинтон вернулся с похорон немного позже, чем предполагал. Он добрался до Лондона около шести часов и думал, что ему снова придется приносить извинения Эйлиде.
Чем она занималась целый день? Нет, чем скорее она обзаведется приятельницами, с которыми станет проводить время в его отсутствие, тем лучше.
Думал Доран по дороге и о том, как скоро могли бы они вернуться в деревню.
Он ехал в своем фаэтоне по многолюдным улицам, и солнце казалось ему слишком жарким, а дышать было почти нечем. Тем не менее он был чрезвычайно доволен тем, что его гнедые побили все рекорды и достигли Лондона быстрее, чем когда бы то ни было.
И все же он запоздал, и как только грум поспешно принял у него поводья, Доран бегом взбежал по ступенькам и отдал шляпу и перчатки лакею.
— Где ее милость? — спросил он у дворецкого.
— Ее милость была в библиотеке, — ответил дворецкий, сделав ударение на слове «была», — но когда я, сэр, заглянул туда совсем недавно спросить, не нужно ли чего, ее милости там не оказалось. Насколько я понимаю, нет ее и наверху.
Тон голоса дворецкого насторожил Дорана.
— О чем вы толкуете? — спросил он достаточно резко. — Она должна быть где-то в доме!
— Я посмотрю еще раз, сэр. Подать вам что-нибудь?
— Да, стакан вина, — ответил Уинтон и направился в библиотеку.
Он почувствовал, что горло у него пересохло. Где же Эйлида и что она делает?
Он вошел в библиотеку, увидел, что на стуле у открытого окна лежит книга, которую Эйлида, вероятно, читала, и подошел к нему.
Поскольку окно оставалось открытым, Доран, усмехнувшись, подумал, что Эйлида вышла в сад, а бестолковые слуги не догадались поискать ее там.
Он прошел мимо стула с лежащей на нем раскрытой книгой и заметил на странице какой-то листок бумаги.
Вначале он не придал этому значения, но вдруг, уже собираясь переступить порог, остановился, повернул обратно и взял листок. Прочитал написанное и сразу понял, что произошло.
«Я взял жену. Верните мое сокровище, иначе она умрет».
Губы Дорана Уинтона сжались в одну твердую линию, а на лице появилось выражение, от которого вздрогнул бы самый крепкий духом человек. Он покинул библиотеку и почти бегом поднялся по лестнице. Приказал лакею:
— Немедленно позовите Чанга!
В голосе хозяина прозвучало такое яростное нетерпение, что лакей стремглав понесся в сторону кухни.
К тому времени как Чанг, полукитаец-полумалаец, явился к нему в спальню, Доран успел снять выходной костюм и рылся в гардеробе.
Чанг служил у Дорана много лет и, казалось, не имел возраста. Он быстро соображал, обладал немалым умом и во многих отношениях был незаменим для Дорана.
Повернувшись к Чангу, Уинтон быстро проговорил:
— Лэун Шан похитил ее милость! Прикажи подать карету и принеси мне изумрудного Будду.
— Вы вернете Лэуну Будду, хозяин?
— Именно этого они хотят, а я должен был предвидеть, что может случиться.
— Вы хотите, хозяин, чтобы я поехал с вами? — спросил Чанг.
— Конечно! — бросил Уинтон.
Чанг вышел.
У него было очень длинное имя, совершенно непроизносимое в Англии, и потому все его называли просто Чангом.
Доран тем временем занялся своей одеждой; видимо, ему не привыкать было к острым ситуациям и быстрым переодеваниям, потому что в самый короткий срок он был готов.
