Марсия Иваник - О, мой ангел…
— А о чем известили тебя чайные листья?
— О том, что ты воплотишь свою мечту о счастье.
— Значит, она сбудется?
— Вот этого не вижу. — Она посмотрела на Оуэна и добавила: — Но мечта эта очень сильная. Она лежит у тебя на сердце.
Оуэн медленно поднялся.
— Спасибо, София.
— Я тебя разочаровала? — Она положила руки на колени. — Наверное, ты ждал, что я пообещаю тебе путешествия, интересные приключения или что-то в этом роде? — Она печально покачала головой. — Прости. Я совсем забыла, что ты гаджо, и по ошибке сказала тебе правду вместо вымысла.
Он взъерошил волосы. Как объяснить Софии, на что он в действительности надеялся?
— Это мне нужно просить у тебя прощения. Я пришел к тебе, чтобы получить более или менее определенный ответ. — Он хмыкнул, словно извиняясь. — Или хотя бы намек, что я на верном пути.
София улыбнулась.
— Твое сердце подскажет, на верном ты пути или нет. Что же касается твоей мечты, — у Софии зазвенели браслеты на руках, — то я не ведаю, каков будет результат. — Она смягчила эти слова улыбкой. — Только тебе по силам осуществить свою мечту.
Оуэн понимающе кивнул.
— Спасибо, София.
Он направился к выходу из шатра. Нужно было освободить место для другого страждущего узнать свою судьбу.
— Оуэн, — тихо окликнула его София.
— Да?
— Желаю счастья твоей мечте.
— Где собирается рожать Соня? — крикнул Оуэн, оглядывая табор. Никто не спешил что-либо предпринять. Не видно ни сумки с вещами, ни встревоженного мужа, нет и взволнованных предстоящим событием родственников.
Даже Надя спокойно помогала разгружать оставшуюся после торжества провизию. Клубная встреча закончилась, в его доме все было приведено в порядок уже несколько часов назад, а взятые напрокат столы, стулья, шатры вывезены.
— Так где же она?
— В своей постели, — ровным голосом сказала Надя. Она взяла бумажный пакет с хлебом и чесноком и направилась к одному из автовагончиков.
— Ее следует отправить в больницу! — воскликнул Оуэн. — Через несколько минут я вернусь сюда с машиной и…
Надя посмотрела на Оуэна и ласково положила руку на плечо своего маленького двоюродного брата.
— Потише, Оуэн. Ты детей испугаешь.
Оуэн взглянул на автовагончик, где, по его предположениям, могла находиться Соня. При мысли о том, как она мучается, у него начались спазмы в желудке.
— Вы что, против родильного дома?
— Нет. Для большинства членов нашего семейства госпиталь — последнее пристанище. Обычно это означает, что надежды больше нет.
— А кто же помогает при родах?
— Те женщины, которые уже рожали. Это моя мама и Саша.
— Значит, твоя мать принимала собственных внуков?
— А кто же еще мог быть на ее месте?
— Ну, хорошо, а как обстоит дело с опытом, соответствующей подготовкой и соблюдением гигиены?
Он со страхом посмотрел на автовагончик. В наступивших сумерках кто-то зажег внутри его свет. Ага, там Соня и собирается рожать.
— Твоя мать и Саша, выходит, повитухи?
— Для наших людей — да. — Заметив его растерянный вид, она улыбнулась. — Спокойно, Оуэн. Роды продлятся недолго.
Оуэн побледнел.
— Слушай, да она трудилась целый день, таскала посуду. Ведь все это могло вызвать раньше времени схватки. Так?
— Нет. Схватки у Сони начались чуть раньше. Мы об этом знали, не спускали с нее глаз и не разрешали носить тяжести.
— Какого черта вы позволили ей работать? — чуть не закричал он снова. Подобное отношение к роженице казалось ему жестоким и бессердечным. Оуэн не понимал, как они могли спокойно взирать на женщину, у которой начинались схватки.
— Она сама того пожелала, — сказала Надя. — То, что сестра помогала в буфете в таком положении, меня не волновало, Оуэн.
Надя закрыла глаза и вздохнула, присев на подножку дядиного грузовика.
— Соня хотела заработать свою долю прибыли. У нее есть колыбель, в которой выросли братья, но в прошлом месяце она углядела подержанную детскую коляску в одном из магазинов.
Надя топнула каблучком и посмотрела на вагончик, где новая жизнь боролась за свое появление в этом мире.
— Я предложила купить коляску, но Соня отказалась. Она считает, что я и так слишком стараюсь для семьи. Соня обладает завидным упрямством Кондратовичей.
Оуэн присел рядом с ней.
— И что мы теперь будем делать?
— Ждать, — просто ответила она, улыбнувшись и взяв Оуэна за руку. — Не волнуйся. Рождение малыша естественно для матери.
— Но что, если… — Он почувствовал, как Надя сжала его руку.
Чуть позже ликующий новоиспеченный отец Густаво появился в дверях, держа что-то завернутое в одеяло. Он поднял сверток и провозгласил:
— Ура! В честь Америки мы назовем ее Либерти!
Он исчез в вагончике мгновенно, как и появился.
Оуэн повернулся к Наде и вытер с ее щек две слезинки, скатившиеся из глаз. Он боялся, что и сам может растрогаться без меры. Голос у него чуточку дрожал. Оуэн прочистил горло перед тем, как задать вопрос.
— Хорошо, тетя Надя, а что мы будем делать теперь?
Она оглядела табор и улыбнулась. Отец и дядья уже готовили выпивку. Пола и София расставляли на столах еду. Кто-то взялся за скрипку и стал наигрывать зажигательную мелодию.
— Теперь, Оуэн, мы соблюдем старую цыганскую традицию.
Она схватила его за руку и потащила к столу.
— Что же это за традиция?
— Традиция такая — мы будем праздновать!
8
Оуэн весь пылал, стоя в темноте ночи. Каждое волнующее движение Надиных бедер вызывало в нем пожар желания. Ее чуть прикрытое тканью тело, игра обнаженных рук быстрее гнали кровь по сосудам, обжигали каждую клеточку. Ее черные волосы были закинуты за спину и развевались, словно флаг, в свете костра. Надя танцевала. Быстрее играла музыка, быстрее кружилась Надя. Ее босые ноги стремительно летали по траве.
Дважды она приближалась к нему, зачаровывая своей мечтательной улыбкой, околдовывая сиянием очей. Он заклинал небо, чтобы ее тело обещало такое же блаженство, как обещали Надины глаза. Иногда в этот день ему казалось, что их отношения изменились: она стала с ним более открытой и ласковой. Случайные поцелуи, которыми она одарила его в кухне, только предвещали начало. Потом весь вечер Надя была рядом с Оуэном, не выпускала его руку, прикасалась к плечу или просто улыбалась.
Сперва он подумал, что Надя просто радуется рождению ребенка, но позже понял, что дело не только в этом. Она вела себя иначе, чем другие Кондратовичи: у тех вино текло рекой, а Надя пригубила лишь один бокал. Оуэн тоже последовал ее примеру. Рассказы о происшествиях и приключениях, об удачах рыбаков, старавшихся перещеголять один другого величиной пойманной рыбы, постепенно иссякли. Наде они нравились, но сама она участия в них не принимала, больше молчала. Даже тогда, когда Надя смеялась над особенно смешными историями, было заметно, что думает она совсем о другом. Оуэну не хотелось уезжать домой, не хотелось оказаться в постели, которая была слишком широка для одного.
