Элеонора Глин - Причуды любви
— Я буду очень строгим шафером, графиня, — произнес он, подходя к Заре. — Тристрам у меня уже не опоздает в церковь, он будет там за целых полчаса до начала венчания, и кольца не обронит — в этом отношении вы можете быть совершенно спокойны! — И Джимми нервно рассмеялся, так как лицо Зары оставалось холодным и равнодушным.
— Графиня Шульская не знает нашего английского обряда, Джимми, — быстро перебил его Тристрам, — она, вероятно, даже не знает, что такое шафер. Если бы мы жили в Америке, то устроили бы репетицию брачного обряда, как это проделала нынешняя леди Дорнвуд!
— Да, это, должно быть, было очень занятно, — сказал Джимми.
— Но там это еще имело смысл, потому что церемония венчания у них очень сложна, с большим количеством шаферов и дружок, а у нас все будет очень просто, не правда ли, Зара? Я терпеть не могу всей этой торжественности и пышности, а вы?
— Я тоже, — ответила она. И это было все, что она сказала. Сэр Джеймс попробовал сделать еще несколько замечаний и, почувствовав себя совершенно уничтоженным, отошел в сторону, а Зара встала и в качестве хозяйки направилась к леди Кольтсхерст и заговорила с ней.
Тристрам же подошел к герцогу и завел с ним разговор о политике; и хотя его дядя и сделал вид, что ничего не замечает, и с интересом поддержал разговор, но в глубине души очень пожалел своего любимого племянника.
— Мистер Маркрут, меня все это очень тревожит, — говорила между тем леди Этельрида хозяину дома, идя с ним по комнате к висевшей на стене картине известного мастера. — Ваша племянница, вероятно, очень интересная особа, но она, мне кажется, очень страдает. Пожалуйста, объясните мне, в чем дело? О, я помню обещание, которое дала вам за обедом, но вы действительно уверены, что они когда-нибудь найдут счастье друг с другом?
Френсис Маркрут наклонился, как бы для того чтобы указать на орнамент, лежавший на столе, под картиной, и сказал низким, дрогнувшим голосом:
— Я клянусь памятью человека, теперь покойного, которого я очень любил и который проклял бы меня, если бы я допустил этот брак, не будучи уверенным, что Зара будет в нем счастлива.
И леди Этельрида, взглянув на Маркрута, увидела на его обычно холодном, строгом лице выражение глубокого волнения.
— Если это так, я больше не буду сомневаться, — сказала Этельрида. — Я доверяю вам.
— Вы милая, благородная леди, — проговорил он, — и я горячо благодарю вас! И финансист позволил своим глазам выразить то чувство, которое он питал к ней, и сразу же переменил разговор.
Через несколько минут леди Кольтсхерст объявила, что пора уходить и что она завезет домой Эмили и Мэри. Карета герцога тоже уже ждала его, поэтому все стали прощаться, и хозяин дома шепнул Джимми Денверсу:
— Пожалуйста, уведите с собой Танкреда. Моя племянница очень утомлена, и я хочу, чтобы она тотчас же легла спать.
А Тристраму он сказал:
— Не оставайтесь даже для того, чтобы попрощаться, будьте благоразумны. Разве вы не видите, что Зара близка к обмороку? Уходите вместе с остальными, а завтра утром приезжайте за ней и повезите ее к своей матери.
И все ушли, как он того хотел, а когда сам он поднялся наверх, в гостиную, то увидел там Зару, которая стояла, как мраморная статуя, на том же месте, где ее оставили гости. Френсис подошел к ней, нагнулся и поцеловал ее руку.
— Вы прекрасно держали себя, моя дорогая! — сказал он и, положив ее руку на свою, повел в комнату. Зара шла как автомат.
Но некоторое время спустя, когда Маркрут уже ложился спать, его слух поразили рыдающие звуки «Грустной песни». Зара сидела за роялем, из глаз ее струились слезы, а душа со страстной мольбой обращалась к матери:
— Мама, — молила она, — просите Бога дать мне силы пройти через это испытание, раз это необходимо для нашего Мирко…
ГЛАВА XIV
Лошадь Тристрама, Сатана, была как-то особенно беспокойна, когда на следующее утро он поехал на ней в парк — ему даже пришлось взять ее на трензеля. Но он был рад непокорности Сатаны — это отвлекало его от мрачных мыслей. А настроение у него было очень тяжелое. В течение трехдневного отсутствия Зары он предавался романтическим любовным мечтам, как-то забывая о ее холодности и формальном отношении к предстоящей сделке. Поэтому когда он снова столкнулся с ее ледяным отношением к себе, оно поразило его, как совершенная неожиданность.
Но в это утро Тристрам уже отлично знал, что глупо было ожидать от нее чего-нибудь другого. Он сознавал, что вообще совершил глупость, затеяв эту женитьбу, но не собирался отступать от своего намерения и готов был заплатить за свою глупость, сколько бы ни потребовалось. Впрочем, он все-таки надеялся, что сумеет побороть неприязнь Зары.
Приехав домой, Танкред принял ванну и привел себя в тот безукоризненный вид, какой должен иметь жених, отправляющийся с визитом к своей невесте.
Зара же была бледнее обыкновенного, когда сошла вниз, в кабинет, где он ждал ее. Синие тени лежали у нее под глазами, и не было сомнения, что она всю ночь проплакала. Нежность к ней охватила Тристрама. Что же ее так угнетает? Разве нельзя утешить ее? Он пошел к ней навстречу, протянув обе руки. Но она стояла неподвижно, как мраморная статуя, и руки его опустились; он только выразил надежду, что она чувствует себя хорошо, и сказал, что автомобиль ждет их внизу, так что, если она желает, они сейчас же могут ехать к леди Танкред, его матери.
— Я готова, — ответила Зара, и они отправились.
По дороге он говорил ей, что проезжал сегодня верхом мимо их дома и старался угадать, где ее окно. Затем спросил, любит ли она ездить верхом, на что Зара ответила, что не садилась в седло уже десять лет, но в детстве очень любила ездить.
— Я вам достану хорошо объезженную лошадь, — сказал Тристрам, радуясь, что она хоть на этот раз не оборвала его, — и научу вас ездить, когда мы будем жить в Рейтсе. Вы не против?
Но Зара не успела ответить, потому что они как раз подъехали к дому его матери.
Когда Михельгом, открыв дверь, увидел Тристрама с его невестой, лицо его просияло. Тристрам, обращаясь к нему, весело провозгласил:
— Михельгом, это будущая леди Танкред! — и, обращаясь к Заре, продолжал: — Михельгом — мой старинный друг, Зара. Мы с ним когда-то вместе браконьерствовали, когда я приезжал домой из Итона.
И так как Михельгом был только слуга и, следовательно, не знал об ее унижении, Зара позволила себе приветливо улыбнуться, когда старый слуга сказал:
— Я позволю себе пожелать счастья вашей светлости и его светлости тоже и, смею сказать, с таким джентльменом вы, ваша светлость, непременно обретете счастье.
