Розмари Полок - Песни над облаками
«Христос, Спаситель родился…» Голос ее мягко и мелодично замер на последних нотах знакомого гимна, и когда затихающее пианино также постепенно смолкло, Канди была напугана и смущена горячим взрывом аплодисментов.
— Это было великолепно, синьорина! — подошла к ней с протянутыми руками преподобная мать. — А теперь мы споем «Adeste Fideles», и вы нас поведете.
Маленькая монахиня взяла звучный аккорд, и все встали. Медленно и с большим чувством Канди запела: «О, приди, все мы веруем в тебя!», и к ней присоединились итальянские голоса, молодые и старые. Волна звуков полилась мелодично и сердечно, как чистое звучание самого Рождества, и на этот раз, взяв последнюю ноту, она ощутила влагу на своих щеках.
Пианино замолчало, и в последовавшей за этим тишине Канди почувствовала, как приятное возбуждение покидает ее, чтобы смениться волной уныния, настолько подавляющего, что, казалось, оно физически ее раздавит. Вся энергия испарилась, и сразу же появилось горькое чувство полного одиночества и абсолютной изолированности. Детские воспоминания мгновение посмеялись над ней и удалились. Канди оглянулась в поисках Катерины, но итальянки почему-то нигде не было видно. Зато она увидела графа ди Лукку, направлявшегося к ней.
После этого Канди смутно помнила, как одетые в белое сестры столпились вокруг нее, благодаря и поздравляя, а одна из маленьких девочек преподнесла ей небольшой аккуратный букет оранжерейных роз. Она лишь чувствовала полное истощение и свое несчастье, и единственный человек, на которого она могла в этот момент опереться, оказался Микеле ди Лукка.
Канди не знала, что случилось с Катериной — в тот момент ей и в голову не пришло задуматься об этом. Она помнила только одно — очень быстро они с Микеле оказались снаружи на узкой улочке. Вечер был прохладный и звездный, кое-где колокола уже начали звонить для благословления. Не пытаясь притворяться, Канди привалилась к стене монастыря и провела рукой по лбу.
— Думаю, там было слишком душно… — Она слабо улыбнулась.
— Это было слишком для вас. Всего слишком много. — Нахмурившись, граф наблюдал за ней. — Не хотите немного пройтись?
— Нет. — Канди неуверенно засмеялась. — Нет, спасибо. Я в порядке, правда. Не знаю, почему…
— Я знаю. — Граф мягко взял ее под руку. — Идемте в машину. Катерина должна бы иметь больше здравого смысла. Происходящее здесь оказалось напряжением для вас во всех смыслах. Сестер я, конечно, не виню… они не понимают, как это все могло отразиться на вас.
Канди только сейчас заметила, что его машина стоит рядом. Граф помог ей сесть.
— Я не думал, что это может быть плохо для меня… — начала девушка, но он перебил ее.
— Естественно, это было плохо для вас. Несколько недель вы живете в напряжении, хотя, возможно, и не осознавая этого. Физически и эмоционально этот день был слишком тяжелым для вас. — Он посмотрел на нее. — Вы могли погубить свой голос такой беспечностью.
— Но мне нравилось петь, — искренне возразила Канди. — И в любом случае отказаться я не могла.
Он ничего не сказал, завел мотор, и они медленно двинулись по узкой улице.
— Вы не собираетесь ждать Катерину? — невольно вырвалось у нее.
— Нет. — Ей показалось, что его подвижный рот слегка напрягся. — У нее своя машина, кроме того, она, скорее всего, побудет еще какое-то время с сестрами.
— Она не станет меня искать?
— Она видела, как вы уходили со мной.
Канди чувствовала, что граф склонен критиковать роль ее хозяйки-итальянки в событиях этого дня, но она вовсе не хотела стать причиной размолвки между ними. Она не понимала их отношений, но не сомневалась, что между ними что-то есть. И будет ужасно, если она окажется ответственной за возникшую холодность между двумя людьми, сделавшими так много, чтобы ей помочь.
— Знаю, продолжала Канди, — я на самом деле не должна была петь, не спросив синьора Галлео или вас. Вы были так добры… вы так много сделали для меня… — Она замолчала, ощущая неловкость и чувствуя себя совсем несчастной.
И через мгновение заговорил граф. Голос его звучал спокойно, но, как ей показалось, немного странно:
— Я не хочу, чтобы вы были мне благодарны, Кандида. Не хочу, чтобы вы меня постоянно благодарили. Если я что-то делаю для вас, это потому… — Настала долгая пауза, в течение которой он преодолевал опасный поворот дороги, затем продолжил: — Это потому, что я люблю музыку. И теперь я особенно обеспокоен… — Он замолчал, и девушка посмотрела на него.
— Обеспокоены? — повторила она.
— Я не должен был вам ничего говорить пока, — немного печально произнес граф. — Лоренцо сам хотел вам сообщить. Но поскольку он планировал сказать вам об этом только после Рождества, я посчитал важным, чтобы вы узнали сейчас, чтобы смогли себя подготовить, чтобы поняли, как усердно вам придется работать и как осторожны вы должны быть со своим голосом.
Канди повернулась к нему с широко открытыми от удивления глазами:
— Что… что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать… — Голос графа звучал напряженно и тепло. — Я хочу сказать, что очень скоро, Кандида, состоится ваш дебют. У вас есть благоприятная возможность выступить во Флоренции. Семнадцатого февраля там состоится представление «Фауста». Торжественное гала-представление в честь празднования Скоромного вторника [20].
Канди почувствовала испуг.
— Но я не смогу… Вы же не имеете в виду… Только не в таком хоре… Я не смогу!
— Вы? Не сможете?
Они выехали на тихую улочку неподалеку от дома Катерины, и граф, подъехав к обочине, выключил мотор.
— Я уверен, что вы сможете, Кандида, но вы приглашены не в хор. — Неожиданно он наклонился и прикоснулся к ее руке. — Вы приглашены на ведущую роль — вы будете Маргаритой!
Канди ощутила легкую тошноту. Глядя в окно на высокую коричневую стену, рядом с которой они остановились, она тяжело сглотнула.
— Маргаритой? — переспросила она.
— Да. Я сожалею, я должен был подготовить вас более аккуратно. Это, должно быть, шок для вас.
Она знала, что Микеле улыбается, глядя на ее потрясенное лицо.
— И… семнадцатого февраля?
— Семнадцатого февраля, во Флоренции.
— Но я недостаточно хороша для этого. — Канди с трогательным жестом повернулась к нему. Голос ее был слегка охрипшим. — Вы же знаете, что я недостаточно хороша!
— Я знаю, что вы достаточно хороши. Но вы должны быть храброй и усердно трудиться. Даже еще более усердно, чем вы это делали до сих пор.
— Я не возражаю работать еще усерднее, но… — Она беспомощно махнула рукой и прикусила губу.
