Лора Морган - Цыганская кровь
Тори остаток полета провела в каком-то забытьи. У нее не было сил что-то решать, что-то исправлять. Когда до ее сознания дошло, что она любит Девона, наступило странное успокоение. Она разобралась в своих чувствах окончательно и поняла, что имя им было — любовь.
Приземлившись в аэропорту Хантингтона, они оставили самолет присланному Бобби пилоту, который должен был пополнить запас топлива, и на грузовике Филиппа по извилистому горному шоссе направились к ее дому.
В дороге они почти не разговаривали. Молчание затянулось, и оба уже начинали испытывать некоторую неловкость. Тори знала, что Девон нервничает, но не находила слов, чтобы объяснить ему свое состояние. Лишь когда они подъехали к дому, она нарушила молчание, пригласив его зайти и выпить что-нибудь, и затем над ними снова нависла тишина.
Стоя в гостиной перед холодным камином, Тори медленно потягивала бренди, с удивлением наблюдая, как он, явно испытывая беспокойство и неловкость, беспрестанно шагает по комнате, словно ищет и не находит чего-то.
— Мне понравилось наше путешествие, — наконец выдавила она из себя.
— Я рад, что ты поехала со мной. — Они снова замолчали.
— Что-нибудь не так? — спросил Девон, подойдя к ней.
Тори подняла голову, чтобы видеть его лицо, потом снова уставилась на свой стакан с бренди. Она понимала, что с ней происходит то же, что и с ним, но не хотела говорить о своих чувствах. Во всяком случае, не теперь. Еще не время.
— Нет, ничего, все в порядке, — проговорила она почти шепотом.
— Так-таки ничего? — Он посмотрел ей прямо в глаза. — Так, теперь послушай меня. Ты обязана выйти за меня замуж. Иначе мой брат подумает, что ты просто играешь со мной.
Не отрывая глаз от своего стакана, она с легкой улыбкой ответила:
— Ты лучше вспомни Байрона: «Когда мужчина женится, умирает или обращается в индуистскую веру, он расстается с лучшими друзьями». Ты же не хочешь, чтобы это произошло?
— Байрон говорил чушь, — безапелляционно заявил Девон. — Он был злобный циник. Но ты снова уклоняешься от ответа на мое предложение.
Тори решила обернуть все в шутку и придать разговору иное направление.
— Я просто не знаю, что тебе сказать. Чтобы я могла допустить самую мысль о том, что мы можем пожениться, тебе необходимо иметь определенные качества.
— Какие же, например?
— Например, способен ли ты поймать такси, когда на улице идет дождь?
— Конечно, хотя в наших условиях для этого вовсе не надо иметь какой-то особый талант.
— Хорошо. Пошли дальше: ты оставляешь на ночь окно открытым или закрываешь его?
— Ни то, ни другое.
— Может быть, ты вовсе не открываешь окна?
— Нет, почему же: весной открываю, а осенью закрываю.
Тори постаралась придумать что-нибудь еще в том же духе — простое, и в то же время забавное, но не смогла. Слишком заняты были ее мысли стоявшим рядом человеком, слишком явственно ощущала она, как внутри нее разгоралось погасшее было пламя языческого чувства, слишком остро было осознание того, что, несмотря на ее старания превратить все в шутку, его очередное предложение причинило ей сердечную боль.
Она снова замолчала.
Когда наступившая тишина стала невыносимой, Девон после минутного раздумья заговорил. На этот раз словами Льюиса Кэрролла, процитировав строки из «В Зазеркалье»:
И Морж заводит разговор
О всяческих вещах.
Сначала о капусте речь,
Потом о королях,
Про рачий свист, про стертый блеск
И дырки в башмаках.
Тори прекрасно поняла, что он хотел этим сказать. Она уже достаточно хорошо изучила этого человека и была уверена в том, что он не успокоится, пока не раскроет причину их молчания и всей той бессмыслицы, которую они несли, чтобы его прервать.
— Пришло время выкладывать свои карты, — спокойно проговорил Девон. — Но что с тобой, цыганка?
7
Тори поставила стакан на камин и заговорила, хотя не была уверена, что сумеет подобрать нужные слова.
— После разрыва с Джорданом я дала себе слово, что никогда и никого не полюблю. Слишком высокую цену приходится платить за это. И когда все кончается тем, что два человека начинают морально уничтожать друг друга, это ужасно.
— Но так не должно быть, — решительно возразил Девон.
— Не должно? — Горькая усмешка искривила ее губы. Тори нервничала: длительный перелет и испытываемое ею внутреннее смятение выбили ее из колеи. — Возможно, ты и прав. Но риск слишком велик. Я же нуждаюсь в душевном спокойствии. Вопреки общему мнению, страдание не делает художника великим: несчастный художник не более удачлив в искусстве, чем любой другой человек в любом другом виде деятельности. А живопись — это моя жизнь. И я не могу от нее отказаться. Ты это понимаешь? Не могу!
Девон медленно кивнул головой.
— Я понимаю. Понимаю и то, что тебя глубоко оскорбили, что именно поэтому ты так недоверчива. — Его лицо было спокойно, ясные зеленые глаза смотрели прямо и открыто. — Но я не думаю, что мог бы причинить тебе зло. Я действительно считаю, что нужен тебе. Так же, как и ты мне. И я не могу отказаться от этого. Дай мне хотя бы один шанс, прошу тебя.
— Странно, мне казалось, что я только это и делала, — неуверенно протянула она.
— Ну и что же? — спросил он, ставя на камин свой стакан.
У Тори вдруг пересохло в горле, и она выпалила:
— Я не нахожу себе места, когда ты уходишь, и ненавижу себя за это. Неужели, черт побери, я снова влюбилась? А я не хочу, не хочу!
— Ш-ш-ш. — Девон притянул ее к себе за плечи, успокаивая, как маленькую. — Ты просто устала.
— Я устала быть одна, — резко сказала она, тоже обнимая его. — Я уже почти привыкла к одиночеству, но потом вдруг тебя занесло в мой дом, и теперь я больше этого не вынесу.
— Тори…
— Останься со мной, — еле слышно прошептала она.
Девон ответил не сразу. Слегка отодвинувшись от нее, он повернул к себе ее лицо и посмотрел в серые глаза, подернувшиеся фиолетовой дымкой.
— Если бы я только был уверен, что ты знаешь, что делаешь, — выдохнул он.
— Разве ты не понимаешь? — На ее губах появилась грустная усмешка. — В этом все и дело: я слишком хорошо знаю, что делаю.
Он посмотрел на нее долгим взглядом и горячо сказал:
— Поверь мне, я никогда не причиню тебе боли!
— Тогда не оставляй меня одну.
— О, Тори…
Как ни странно, именно его нерешительность подстегнула ее собственное решение, а его сдержанность разрушила ее собственную. Она хотела быть сейчас с ним — и это было единственное, что она знала наверняка. Конечно, она хотела, чтобы в ее душе и сердце остались все ночи с ним, но если вдруг в одно прекрасное или не очень прекрасное утро она обнаружит, что должна за это многим заплатить, — что ж, она заплатит, но это будет завтра. В своей судьбе, в своей любви она полагалась на Божью волю. Тори повернулась к нему лицом, приложилась губами к его груди, чувствуя, как бешено бьется его сердце.
