Шарлотта Хьюз - Плут
Дикон встал, подняв ее в своих руках, а она зарылась лицом у него на груди, ища его тепло и его запах. Коуди смутно осознавала, что он уносит ее из комнаты. Следующим, что она поняла, было то, что ее опустили на нечто мягкое. Его постель. Она вздохнула и притянула его ближе.
Одежды стали помехой, но вполне преодолимой. Дикон медленно раздевал ее, целуя каждый обнажающийся кусочек ее тела, словно он открыл нечто ценное и необычное. Он целовал и пробовал на вкус. Он начал с пальцев, прижимаясь губами к каждому их кончику, затем просовывая между ними язык. Он целовал ее ладони, запястья, всю руку, прижимая губы к внутренней стороне локтя, где бешено бился пульс, посылая отчаянные сигналы целующим губам. Он обхватил ее груди своими ладонями и она почувствовала себя в раю.
Когда Дикон наконец сомкнул рот вокруг ее соска, с губ у нее слетел вздох. Где-то внизу живота возникло нежное, сосущее ощущение. Ее руки были в непрерывном движении. Они исследовали твердые линии тела, прижимаясь к тугим, жилистым мускулам спины и грубым волосам на его груди, мягкому пушку на шее.
Дикон ласкал ее пупок, он обошел вокруг него языком, а затем нырнул в него. Он двинулся губами к ее бедрам и Коуди выгнулась ему навстречу. Рот его был горячим и жар встретился с жаром. Боль в животе была столь же приятна, как и непереносима. Она раскрылась еще больше, чтобы отдаться пьянящим ощущениям. Она ощущала, как сердце внутри набухало желанием и была тронута до слез сладостью и нежностью, которые пробудили прикосновения Дикона. Так это всегда и бывает, когда встречаются сердца и души. А она ушла от всего этого…
Наконец, Дикон вошел в нее и она была захвачена чем-то мощным. Захватило дух. Коуди оставалось только держаться за свою драгоценную жизнь и молиться, чтобы у нее остался здравый смысл.
Дикон мычал и бормотал что-то несвязное.
У Коуди шумело в ушах. Они дрожали в объятиях друг друга. Прошло немало времени, прежде чем они заговорили. Они просто лежали, тела были влажные и усталые, но души ликующие. Дикон смотрел на нее, на ее мирное спокойное лицо, на глаза, прикрытые ресницами.
— Коуди?
— Хм?
— Я все еще тебя люблю. Она открыла глаза и посмотрела на него. Когда она заговорила, голос у нее дрожал:
— А я никогда не переставала тебя любить.
Это сообщение наполнило его чем-то хорошим, согрело темные уголки его сердца, устранило часть горечи, которая занимала такое большое место в его жизни в последний год. Впервые за эти месяцы он почувствовал перед собой надежду.
— Нам надо поговорить, — проговорил он чуть погодя. — Я хочу знать о Генри Коксе.
Коуди подняла к губам чашку кофе. Кофе был крепкий — как раз то, что ей было надо в данный момент, чтобы успокоить волнение в животе. Наклонясь к стойке, Дикон также пил кофе глотками. Он смотрел на Коуди поверх края чашки.
— Ну? — проговорил он.
Коуди попросила его приготовить кофе, чтобы выиграть время и разобраться с тем, о чем он спрашивал. Она, однако, все еще нервничала, и это было заметно. Наконец, Коуди поставила чашку.
— Не знаю, что тебе сказать. Я встретилась с Генри в то время, когда я действительно нуждалась в друге.
Она посмотрела на Дикона. Его лицо полностью лишено эмоций.
— Я была опустошена после нашего разрыва, — продолжала она. — Спустя пару дней родители отвезли меня в Дюрхем и я осталась у мистера и миссис Кокс до начала занятий. Их старший сын пару лет посещал Дьюк и взял меня под свою опеку.
Она взглянула на Дикона. Ни один мускул на его лице не дрогнул.
— Мы стали добрыми друзьями.
— Очевидно.
В голосе чувствовалась боль. Она должна дать ему понять… Но как?
— Его родители относились ко мне, как к дочери.
Коуди сделала паузу.
— Как бы то ни было, через пару месяцев мы поженились.
— Ты любила его? Голос у нее дрогнул:
— Да. Он был добр ко мне.
— Тогда почему вы развелись?
— Полагаю, мы стали друг другу чужими.
— Ты продолжаешь общаться с ним?
— Он приезжает на Рождество и присылает цветы на мой день рождения. Мы остались друзьями, если ты это хочешь знать. И он часто звонит Кетти. Между нами нет горьких чувств. А его родители считают обязательным останавливаться, когда бывают здесь проездом.
— Как мило.
От нее не ускользнул сарказм в его голосе.
— Почему ты так говоришь?
— Потому, что, как бы ты ни пыталась все приукрасить, Коуди, ничего хорошего не получилось. Все равно твоя дочь бегает без отцовского руководства…
— Ой, ты опять начинаешь ссору? — уныло спросила Коуди.
— Нет, я не собираюсь спорить, но я хочу, чтобы ты знала мое мнение.
Он вздохнул и провел рукой по шевелюре.
— Послушай, мне тяжело думать о тебе, когда ты была с другим, но и сам жил не в монастыре все это время. Так или иначе, все останется позади. Но я люблю тебя… Хочу попытаться сначала…
Коуди подняла глаза.
— Что ты конкретно имеешь в виду?
— Не знаю точно, давай встречаться время от времени, если ты не против. Все произошло так быстро. Я должен сначала разобраться со своими делами.
Коуди хотела сказать, что пойдет за ним на край света. Но не сказала. Слишком много осталось неясностей, слишком многое требовало решения. Например, что он собирается делать, когда отработает свой срок в Калгари. Она не могла представить себе жизнь с Кетти в Мемфисе, когда он разъезжает с концертами по триста дней в году. Было и кое-что другое, о чем требовалось подумать.
Неожиданно она обнаружила стоящего рядом Дикона. Он протянул к ней руки.
— Коуди, я думаю, мы сможем все устроить, если у нас будет хотя бы намек на шанс… Что ты скажешь? Хочешь попробовать?
Она была напугана, но храбро улыбнулась и кивнула:
— Да.
Она всего лишь надеялась, что все образуется.
— На этот раз я хочу полной честности между нами, — продолжал Дикон. Никаких уверток и утаиваний. Следующие месяцы будут довольно трудными… Мы выстоим?
— Дикон? — у нее все еще были сомнения и неоконченные дела.
— Только скажи да, Коуди.
— Да.
Глава 7
Прибыв на следующий день домой и запирая машину в гараж, Дикон нашел Кетти сидящей на крылечке, глядя на мир так, словно она потеряла лучшего друга.
— Что так мрачно? — спросил он, остановившись на верхней ступеньке. Кетти смотрела на свои туфли.
— Я под домашним арестом.
— Из-за вчерашнего? Она кивнула.
— И надолго?
— На две недели.
Дикон вздохнул и уселся в одно из плетеных кресел рядом с ней.
— Извини. Это моя вина. Посмотрю, что можно сделать.
