Николай Попов - Лили.Посвящение в женщину
— Что с тобой? Зачем ты так глядишь на меня?.. И тот страх, который так внезапно почувствовала Лили, почувствовал и Рогожин.
Лили вздохнула в тоске и снова спросила:
— Что с тобой? О чем ты задумался?
Но Рогожин не нашел, что ответить. Он опустил голову на подушки и замер.
Лили приподнялась, затем склонилась над Рогожиным, с жадным любопытством заглянула в его бледное, задумчивое лицо и вдруг что-то поняла, постигла инстинктом, присущим только одним женщинам. Порывисто обхватив нежными руками шею Рогожина, она прильнула своими губами к его губам.
И воля, и рассудок Рогожина опять подчинились диким, первобытным желаниям и порывам зверя, а в сердце снова проснулась несбыточная надежда удовлетворить мучительное стремление полного слияния с Лили.
Старания Лили быть прилежной ученицей в искусстве любви приятно удивляло Рогожина. Особенно его поражало, что она без прежнего ужаса смотрит на главный предмет его мужской гордости и даже пытается с его помощью подарить мужчине изысканнейшие из плотских наслаждений, правда, пока еще не слишком умело.
«Поразительно, как уживаются в ней одновременно скромность и возбуждающая мужской пыл склонность к разврату, — думал Рогожин. — Она рождена по подобию древнегреческих гетер, у которых красота и изысканность сочетались с пониманием того, как доставить мужчине утонченное физическое наслаждение».
Под утро, когда удовлетворенный и довольный Рогожин шутливо спросил возлюбленную, не читала ли она до их встречи древних поэтов, например, Овидия, который в своей «Науке любви» советовал римлянкам: «Та, что лицом хороша, ложись под мужчину, раскинувшись навзничь; та, что красива спиной, спину подставь напоказ», Лили в ответ со скромной улыбкой процитировала ему того же поэта: «Мила-нионовых плеч Атланта касалась ногами. Вы, чьи ноги стройны, можете брать с них пример».
XXVI
Стояла уже зима, и сезон в Москве был в полном разгаре.
Но Лили никуда не выезжала. Она была беременна и переживала то особенное состояние, которое испытывают все женщины в ожидании первого ребенка.
Внутри нее началась другая, странная и неведомая ей жизнь, которая с каждой неделей все более и более давала о себе знать…
— Я беременна! — вся вспыхнув и покраснев, однажды объявила Лили Рогожину.
Тот страшно растерялся и не в состоянии был вымолвить ни единого слова. Схватившись за голову, Павел Ильич беспомощно опустился на стул, задыхаясь от волнения.
Лили с удивлением посмотрела на него, насмешливо улыбнулась и пожала плечами.
— Чего ты? Что с тобой? — спросила она.
— Отчего ты не хочешь узаконить наш союз? Неужели тебя не беспокоит участь твоего будущего ребенка? Пойми, что этот ребенок не только твой, но и мой!.. — вкрадчиво убеждал ее Рогожин, впрочем, постоянно срываясь на нервный тон. — Прежде я просил, а теперь требую, чтобы ты обвенчалась со мной… Я хочу иметь законное, всеми признанное право называться отцом своего ребенка.
— Я тебя понимаю, но… — начала Лили и вдруг в ужасе замолчала.
Она хотела было сказать, что отец этого ребенка — Далецкий и что если бы он, Рогожин, знал это, то не только не пожелал бы сделать ее своей женой, а напротив, немедленно выгнал бы ее, как собаку, из дому.
Лили пошатнулась и, чтобы не упасть, схватилась руками за стол.
— Что ты хочешь сказать?! — вскрикнул Рогожин и, вскочив с места и вплотную подойдя к Лили, впился в ее смущенное лицо испытующим взглядом.
Лили молчала, опустив голову и вздрагивая всем телом.
— Что ты хочешь сказать? — глухо и протяжно повторил Рогожин. — Что значит это «но»?
Лили пересилила себя и смело взглянула Рогожину прямо в глаза.
— Я… я не могу быть твоей женой… — чуть слышно прошептала она.
— Почему?
— Потому что не знаю, твой ли это ребенок, которым я сейчас беременна.
Дикий стон вырвался из груди Рогожина. Схватив Лили за руки, он сжал их, точно клещами, притянул ее к себе и обдал ее лицо горячим дыханием.
— Не мой? — прохрипел он.
— Да, может быть, — ответила Лили. Рогожин вдруг почувствовал себя бессильным и жалким. Выпустив руки Лили, он отступил на несколько шагов назад и в тоске поглядел в ее большие, горевшие лихорадочным блеском глаза.
Скорбная, страдальческая гримаса исказила бледное лицо Лили.
— Прежде чем принадлежать тебе, я уже принадлежала Далецкому, — медленно заговорила она надорванным голосом. — Я тебя ненавидела. Ненавидела за то, что ты покупал меня, точно какую-то вещь. Ты тогда не считал меня достойной быть твоей женой… Моя гордость страдала, но я пошла к тебе на содержание, потому что это все-таки было лучше и легче, чем жить у матери… Но прежде чем отдаться тебе за деньги, я решила отдаться в силу бескорыстного влечения какому-нибудь другому мужчине. В тот вечер, когда был закончен наш постыдный торг в доме моей матери, судьба свела меня с Далецким. Ты уехал. Мать с Жоржем, Ютановым и бароном сели играть в карты, а я поехала с Далецким в Петровский парк и там, в загородном ресторане, отдалась ему… Я тогда была в надрыве и точно так же, как Далецкому, отдалась бы всякому другому, лишь бы не ты, понимаешь ли, не ты первый воспользовался мною!.. — Лили зарыдала и, закрыв лицо руками, тяжело опустилась на стул. — Я понимаю, как все это грязно и скверно!.. — продолжала она, содрогаясь от рыданий. — Прежде я не решилась бы тебе сказать об этом, но теперь не могу молчать!.. Далецкий для меня больше не существует! Ради его жены, я покончила с ним и никогда к нему не вернусь. Но и с тобой жить не могу, скрывая на душе такую тяжесть!..
В передней раздался звонок. Через столовую прошмыгнула Берта.
Рогожин хотел было крикнуть ей, что они никого не принимают, но задохнулся и не произнес ни слова.
Прошло несколько томительных минут, и в столовую, шурша шелковой юбкой, вошла Анна Ивановна.
XXVII
Увидев вошедшую мать, Лили прекратила плакать и, поспешно отерев от слез лицо, поднялась ей навстречу.
Анна Ивановна, не желая вмешиваться в «семейные дела дочери», сделала вид, что ничего не заметила, нежно поцеловала Лили и сразу начала разговор о каких-то пустяках.
Рогожин выбрал удобную минуту и, простившись, уехал. Он настолько был потрясен неожиданным признанием Лили, что не мог скрыть волнения от Анны Ивановны. Павел Ильич задыхался, лицо его исказила судорожная гримаса.
Лили бросилась за ним в переднюю, но Рогожин молча остановил ее жестом руки.
— Я… я сообщу вам о своем решении письмом, — пробормотал он.
