Николай Попов - Лили.Посвящение в женщину
— Если поняла, тем лучше!.. Нечего меня и спрашивать!..
— А я-то?.. Я-то что же? — простонала Ольга Алексеевна и залилась слезами.
— Фу, как это глупо! Как ты невыносима со своей ревностью! — вне себя крикнул Далецкий и раздраженно заерзал на диване.
— Разве я не знаю, что ты давно уже разлюбил меня!.. — продолжала сквозь слезы, задыхаясь и захлебываясь, Ольга Алексеевна. — Я уже совершенно чужая для тебя!.. Я забыла, когда видела от тебя хоть какую-нибудь ласку. Я теперь только помеха в твоей жизни… Я стою тебе поперек дороги… Ты давно уже бросил бы меня, если бы не дети… Только одни дети и связывают тебя со мной… О, если б не они, я бы освободила тебя от себя!.. Я бы не побоялась прекратить свое жалкое, ненужное существование!..
Далецкому сделалось невыносимо тяжело. Что-то надоедливое и тягучее вползло в его душу и наполнило ее ужасом и холодом.
И вдруг жестокая, злорадная мысль блеснула у него в голове. Далецкий никогда бы и никому не посмел признаться в существовании этой мысли. Одно только возникновение ее превращало его в преступника.
Мысль эта была о том, что хорошо бы, если б жена и на самом деле как-нибудь прекратила свое существование, лишнее и ненужное для него, тоскливое и скорбное для нее самой. Тогда бы, несмотря ни на что, даже на то, что Лили пошла на содержание к Рогожину, он бы женился на этой чарующей девушке.
Далецкий вдруг ярко представил себе опостылевшую жену, прострелившую себе голову из дамского пистолетика, и ощущение свободы, которое испытает вслед за этим. Вот он приходит домой к обожаемой им девушке и напрямую выкладывает ей все. «Лили! — сказал бы он ей. — Я все вам прощаю! Вы никогда не услышите от меня ни единого упрека по поводу вашего прошлого! Будьте моей женой, и мы будем счастливы, как боги!.. Вы поступите на сцену, и мы рука об руку пойдем по пути к славе!»
Лили удивится его самоотверженности и благородству, упадет в его объятия и зальется счастливыми слезами, слезами радости и блаженства.
Отдавшись сладким мечтам, Далецкий вдруг услыхал глухие, подавленные рыдания жены. Возвращение в реальность было чрезвычайно неприятным. Рядом с ним снова находилась скучная истеричная жена, а обожаемая им особа, должно быть, в это самое время принадлежала другому.
Закрыв лицо руками и уткнувшись в угол дивана, Ольга Алексеевна судорожно вздрагивала всем телом.
Совесть неожиданно проснулась в Далецком, и сердце его переполнилось жалостью к несчастной, отвергнутой им женщине, матери его детей. Пересилив себя, он наклонился к Ольге Алексеевне и осторожно тронул ее за плечи.
— Оля! — нерешительно произнес он, желая успокоить и утешить ее.
— Оставь!.. Оставь меня! — нервно взвизгнула Ольга Алексеевна и еще больше вжалась в угол дивана.
Далецкий отшатнулся прочь. Жалость в нем тотчас же сменилась разочарованием и досадой, и вся фигура жены показалась ему ненавистной и постылой.
В конце концов в сердце Далецкого осталось только чувство физического отвращения к жене, и в голове снова мелькнула жестокая мысль о том, что было бы хорошо, если бы жена покончила как-нибудь со своим ненужным существованием и развязала ему руки. «А ведь она и впрямь стала бы достойной высшего уважения, если бы избавила и себя, и меня от дальнейших мучений совместного брака».
Поезд подходил к станции, близ которой находилась дача Далецких.
XXIV
Лили никак не могла разобраться в тех сложных ощущениях и мыслях, которые нахлынули на нее во время неожиданной сцены в саду с Ольгой Алексеевной. Голова Лили горела, и в сердце была тупая, ноющая боль.
Случилось что-то странное. Великодушный порыв со стороны Лили привел лишь к тому, что Ольга Алексеевна обнаружила в ней свою счастливую соперницу. Каким уничтожающим взглядом смерила она девушку с ног до головы. Каким презрительным смехом ответила на предложение Лили вернуть ей мужа…
И тупая, ноющая боль все увеличивалась и росла в сердце Лили. Она невольно чувствовала себя непонятой, оскорбленной, и это еще более угнетало ее. Ей было искренне жаль эту несчастную женщину. Лили действительно хотела помочь ей, облегчить как-нибудь ее страдания. Но в то же время девушка не могла не сознавать, что она наряду с другими также являлась виновницей страданий этой женщины. Стремясь в поисках счастья к Далецкому, Лили не думала о его жене, пока не увидела ее.
Страдания другого существа понятны нам и вызывают сочувствие, по большей части, только тогда, когда воочию происходят перед нами. Вид изувеченного или задавленного поездом на наших глазах одного человека производит более сильное и тяжелое впечатление, чем газетные известия о сотнях и тысячах людей, изувеченных и убитых на войне.
Лили беспечно и, может быть, даже не без злорадства смеялась бы над «глупыми, обманутыми женами, не сумевшими сохранить любовь мужей», если бы судьба неожиданно не столкнула ее лицом к лицу с Ольгой Алексеевной. Угнетенный и подавленный вид несчастной женщины, скорбь и слезы в ее глазах разбудили в сердце Лили дремавшую совесть, вызвали муки жалости и раскаяния. И кому, как не женщине, понять и пережить страдания другой женщины?
Коляска остановилась перед подъездом. Лили машинально вошла на крыльцо и надавила кнопку электрического звонка.
Берта отворила дверь.
— Павел Ильич здесь! — тихо предупредила она хозяйку.
Лили вздрогнула и, не сказав ни слова, прошла в гостиную.
Рогожин неподвижно сидел у окна, подперев голову руками.
Лили подошла к нему, взяла его за руки и задумчиво и внимательно поглядела ему в глаза.
— Ты не ожидал меня так скоро? — с улыбкой спросила она.
Это было первое «ты», с которым Лили обратилась к Рогожину.
И точно тяжелый камень упал с души Павла Ильича. Он порывисто схватил руки Лили, прижал их к своим губам и замер.
— Я ведь знала, что ты поедешь прямо ко мне и будешь мучиться и ждать меня! — продолжала Лили. — И мне стало жаль тебя и захотелось вознаградить тебя за твое смирение. Видишь, я приехала почти следом за тобой!.. Ты доволен мной, да?
— О, если бы ты знала, как я люблю тебя! — задохнувшись от счастья и подступивших к горлу слез, воскликнул Рогожин. И в его уме снова ярко вспыхнула мысль, казавшаяся ему прежде нелепой и безрассудной.
Эта мысль была о том, чтобы сделать Лили своей законной женой. Теперь даже страх стать посмешищем для всей Москвы не слишком пугал Павла Ильича. Да и что такое общественное порицание, как не ханжеское ворчание святош, которые, как правило, также грешны, просто умеют хорошо скрывать свои постыдные приключения.
