Розамунда Пилчер - Сладкие объятия
— Зачем? Вы ведь не боитесь небольшого дождика?
— Небольшого дождика?
Лицо его стало каменным, и он не удостоил ее ответом.
— А крыша не поднимается?
Он включил передачу, и машина рванула с внезапностью взрывающейся ракеты.
— Уже десять лет, — прокричал он сквозь рев машины, дождь и ветер.
Уже казалось, что они по уши в воде, и Селина промочила ноги. Она подумала, не пора ли ей начать скандалить.
— Ну и зачем нужен откидной верх, если он не поднимается?
— Да прекратите вы скулить.
— Я не скулю, но…
Он нажал на газ, и от страха она проглотила слова. Они неслись вниз по дороге, срезая углы, колеса визжали, и из-под них вылетали волны желтой грязи. Море было свинцового цвета, а ветер уже опустошил сады, окружающие восхитительные маленькие виллы. Казалось, воздух наполнен летающими обломками — листьями, соломой и сосновыми иголками, — и когда они наконец забрались на холм и поехали вниз по тропинке к «Каза Барко», вода, заполнявшая пространство между высокими стенами, уже превратилась в глубокий поток.
Масса воды под воздействием силы тяжести устремлялась вниз по ступеням, ведущим к бухте, но еще больше воды скопилось в старом сарае для сетей, где он держал машину, и там, казалось, уже было настоящее наводнение.
Несмотря на это, он въехал прямо в сарай, остановившись всего лишь в дюйме от задней стены. Он выключил мотор и выпрыгнул из машины, говоря:
— Давайте вылезайте, поможете мне закрыть двери.
Селина была слишком напугана, чтобы бунтовать. Она вылезла в холодную грязную воду, поднявшуюся на четыре дюйма, и пошла помочь ему закрыть осевшие двери. Наконец им удалось их закрыть, навалившись на них и удерживая их так, пока Джордж с большим трудом умудрился вставить простой болт на место. Покончив с этим, он взял ее за запястье и бегом потащил в «Каза Барко» как раз тогда, когда новая вспышка молнии прорезала небо, а вслед за ней раздался такой близкий удар грома, что Селина подумала: вот-вот рухнет крыша.
Даже в доме они, казалось, не чувствовали себя в безопасности. Он сразу же прошел на террасу и стал бороться со ставнями. Ветер был так силен, что ему пришлось силой отдирать их от стены дома. Цветочные горшки уже были разбросаны: некоторые за стеной, другие валялись на полу террасы — смесь глиняных осколков и ошметков грязи. Когда наконец он закрыл ставни и внутренние двери, дом показался темным и незнакомым. Он щелкнул выключателем, но электричества не было. Дождь, попавший через каминную трубу, залил огонь, а колодец булькал, как будто в любой момент мог выплеснуть воду наружу.
Селина спросила:
— С нами ничего не случится?
— А почему что-то должно случиться?
— Я боюсь грома.
— Он не убьет.
— Но молния может.
— Ну так и бойтесь молнии.
— Я и боюсь. Я и ее боюсь.
Ей казалось, что он должен извиниться, а он просто поискал в кармане и достал размокшую пачку сигарет. Он швырнул ее в шипящий камин и начал рыскать в поисках сигарет, в конце концов вытряхнул откуда-то пачку на пол на камбузе. Он достал одну сигарету, зажег ее и, раз уж был там, налил себе неразбавленное виски. Он отнес стакан к колодцу, опустил вниз ведро и вытащил его, наполненное до краев, а потом с ловкостью, достигнутой долгой тренировкой, налил воду из ведра в стакан, не расплескав ни капли.
— Хотите выпить?
— Спасибо, нет.
Он глотнул виски и стоял, рассматривая ее, и она не могла понять, смеется он или нет. Они оба так промокли, как будто свалились в ванну. Селина сбросила размокшие туфли и сейчас стояла в луже, которая все увеличивалась, с подола платья капало, а волосы прилипли к лицу и шее. Казалось, Джорджа Дайера, в отличие он нее, совсем не беспокоило, что он промок. Она сказала:
— Думаю, вы к такому привыкли. — Она попыталась отжать подол. — А вообще-то в этом не было никакой необходимости. Спокойно могли укрыться и переждать грозу. Рудольфо бы разрешил нам…
Он поставил стакан, который слегка звякнул, прошел через комнату и поднялся по лестнице на галерею, перепрыгивая через две ступеньки.
— Вот. — Он бросил вниз пижаму. — И вот. — За пижамой вниз полетел махровый халат. Послышался звук выдвигаемого и задвигаемого ящика. — И вот. — Полотенце. Он стоял, положив руки на балюстраду, глядя вниз на Селину, — идите в ванную. Снимите все с себя, хорошенько разотритесь и переоденьтесь.
Селина подобрала вещи. Когда она открывала дверь в ванную, через балюстраду с галереи полетела мокрая рубашка, а за ней мокрые парусиновые брюки. Она быстро скользнула в ванную и заперла дверь.
Когда она вышла из ванной в сухой одежде не по росту, с полотенцем на голове, она обнаружила, что с комнатой произошла метаморфоза.
Огонь снова ярко горел, в старых бутылках из-под вина стояли три или четыре зажженных свечи. Из приемника доносилась музыка фламенко, а Джордж Дайер не только переоделся и умылся, но еще и побрился. На нем были белый свитер под горло, голубые брюки из саржа и красные кожаные шлепанцы. Он сидел на приступке спиной к камину, читал одну из английских газет и выглядел как любой джентльмен, находящийся на отдыхе в своем загородном доме. Он взглянул на нее, когда она вошла.
— Ну, вот и вы.
— Что мне делать с мокрой одеждой?
— Киньте ее на пол в ванной. Хуанита займется ею утром.
— Кто такая Хуанита?
— Моя прислуга. Сестра Марии. Вы ведь знаете Марию? У нее овощной магазин в деревне.
— Мать Томеу.
— Так вы уже познакомились с Томеу?
— Томеу проводил нас сюда: он ехал впереди на велосипеде.
— Томеу привез цыпленка в большой корзине вместе с овощами. Сейчас цыпленок в печке. Садитесь у огня, погрейтесь. Я налью вам выпить.
— Я не хочу пить.
— Вы вообще не пьете?
— Моя бабушка этого не одобряла.
— Ваша бабушка, прошу прощения за такое выражение, старая сука.
Селина невольно улыбнулась:
— Вообще-то нет.
Ее улыбка удивила его. Все еще глядя на нее, он спросил:
— В какой части Лондона вы живете?
— Квинз-Гейт.
— Квинз-Гейт, юго-запад. Хорошенькое местечко. И полагаю, ваша няня водила вас гулять в Кенсингтонский парк?
— Да.
— У вас есть братья и сестры?
— Нет.
— Дяди и тети?
— Нет. Никого.
— Ничего удивительного, что вам так отчаянно хотелось иметь отца.
— Вовсе и не так отчаянно. Просто мне хотелось, чтобы у меня был отец.
Джордж покрутил стакан, наблюдая за всколыхнувшейся янтарной жидкостью. Он сказал:
— Знаете, мне пришло в голову, что те, кто нам… близок и дорог… они живут до тех пор, пока не появится какой-нибудь дурак, всюду сующий свой нос, и не скажет, что они умерли.
