Одельша Агишев - Свадьба в Катманду
— Ну уж, спас…
— Да-да, ты не спорь. — Тамракар положил руку на плечо Игоря. — И вот что я тебе скажу: мы, гуркхи, добро не забываем. Знай это.
— Скажите, Тамракар-джи, а как вы нашли меня?
— Э, сынок. Мы давно знаем, что здесь, в старом монастыре, копаются ученые. В деревнях же все известно. Народу немного, каждый чужак на виду: альпинисты, туристы, хиппи… Как только Дэвика позвонила, что ты приехал, я сразу подумал, что, наверное, где-то тут должен быть…
— А она откуда узнала?
— От подруги, что ли. — Тамракар пыхнул дымом и стал по-крестьянски обстоятельно расспрашивать Игоря о его жизни здесь, справляться, не нужно ли чего, звать в гости.
Игорь отвечал, благодарил. У него было такое ощущение, что он уже давно знает этого простого, спокойного человека.
— Ладно, надо идти. — Тамракар поднялся.
— Оставайтесь, у нас скоро обед.
— Да нет, пойду. Надо же вам помощь организовать. Увидимся. Намастэ.
Через пару дней, вокруг заметно уменьшающегося завала трудились несколько десятков горцев. Рослые, крепкие парни с шутками, смехом, песнями легко перекидывали камни, разгребали песок и щебень. В скале уже снова показался узкий проход, новые обвалы из шахты над головой прекратились: узкую горловину шахты удалось забить крупными валунами.
— Ну вот, — потирал руки Энгельбах. — А вы их боялись, Шарма-ба.
— Да, — смущенно признался Шарма. — Недооценил я наших горцев.
А на другой день возникла Вика.
Это было организовано как сюрприз для Игоря. Он еще досматривал в своей палатке последний утренний сон, когда услышал вкрадчиво-проникновенное:
— Вот ты спишь, Сабашников, а у тебя там лопату украли…
Он вскочил и не поверил своим глазам. Она стояла перед ним в соломенной шляпке и защитных очках, за которыми смеялись ее серые глаза.
— Вот, уговорили! — объяснила она. — Особенно этот дикобраз старался…
— Какой дикобраз?
— Ну этот, который из своей бороды, как из кустов, выглядывает.
— Дэн, — догадался Игорь.
— Наверное. Уж он распинался! И про природу, и про тебя, и про клад, который вы ищете… В общем, согласилась на месяц, до дождей. Платят, конечно, гроши, да ладно уж, рискнем ради науки…
Натянув штаны, Игорь выскочил к дороге, выхватил ее сумки из багажника знакомого «пежо», показал, где припарковаться.
Ей отвели отдельную палатку, помогли устроиться, и за завтраком Энгельбах представил ее:
— Господа, у нас пополнение: по рекомендации господ Сабашникова и Тарновски в нашей группе будет работать миссис Виктория Козырева. Она займется документацией: полевыми дневниками, корреспонденцией и прочим.
Все смотрели на Вику.
— Мы очень рассчитываем на ее обязательность, точность и аккуратность, — заключил Энгельбах. — Кроме того, я надеюсь, что отныне за завтраком не будет больше небритых физиономий. Исключая, конечно, мистера Тарновски.
— Благодарю вас, герр профессор. Постараюсь оправдать ваше доверие. — Вика сделала книксен, и пятеро мужчин зааплодировали ей.
Поздним вечером они с Игорем сидели в штабной палатке, и Вика, разложив бумаги, озабоченно спрашивала:
— А как писать? Я все забыла.
— Ерунда, — объяснил Игорь. — Мы же еще ничего не нашли, так что пиши предельно лаконично: число, час, кто чем занимается. Я буду подсказывать, не бойся…
— Ты не уходи. Я напишу, а ты проверишь.
— Да я-то не уйду…
Была ночь. Вика писала. Игорь помогал ей: подсказывал, начертил подробную схему подземелья, объяснял предыдущие записи.
Над развалинами монастыря стояла глубокая тишина, только изредка слышались шаги полицейского патруля.
— Игорь, — позвала Вика. — А как ты сам думаешь, есть там что-нибудь, за этой дверью? Или все это бред?
— Никакого бреда. Обязательно есть.
Она подняла голову:
— Что?
— Невозможно даже предположить. — Игорь отложил карандаш. — Энгельбах думает, что там архив одного тайного общества.
— Архив? — протянула Вика. — Это что, бумаги, папки, да?
— Ну что ты, какие бумаги, третий век до нашей эры. Пергаменты, пальмовые свитки. Представляешь?
— Представляю, — вздохнула она. — И больше ничего?
— Ну… может, еще что-то. Что сохранилось, не истлело, не рассыпалось… Но главное, идеи, которые…
— В общем, ерунда всякая.
— Ну почему ерунда? — загорячился Игорь.
— Да конечно, ерунда, — отмахнулась Вика.
Они заспорили. Игорь говорил о Девяти Неизвестных, о Востоке, о том, что с библейских времен именно отсюда человечество черпает духовные и энергетические импульсы, что именно здесь, в горных монастырях и отдаленных ашрамах, рождаются все великие идеи о сущности мира и бытия, что за внешним примитивизмом и простотой восточной жизни скрыта гармония с природой, умение сохранять и беречь все живое, а не губить и разрушать во имя бесконечного потребления, но… Вика словно не слышала его. Она твердила, что жить человеку надо по-человечески, а не полуголым в пещере, хотя, впрочем, пусть так живут те, кому это нравится, а что касается ее, то она категорически не согласна прозябать в пещере во имя какой угодно, пусть даже самой великой духовной идеи, будь то обрыдший всем коммунизм или сверхмодный буддизм. И вообще, все эти идеи давно устарели, они, как цепи, как хомут на шее.
— А хомутов я терпеть не могу и хочу жить без ошейника. И вообще не по-собачьи!
Она вдруг не на шутку рассердилась, замолчала, отвернулась. Игорю почему-то стало совестно, он не знал, чем ее отвлечь.
— А знаешь что? — вдруг вспомнил он. — Я же тебе приданое привез.
Вика чуть не выронила сигарету:
— Какое приданое?
— Расческу. И три заколки, — сообщил Игорь. — Ты их у меня два года назад забыла.
Она сразу засмеялась, бросилась на него, забарабанила кулачками по груди.
— Негодяй, хитрюга! Знает, чем тронуть глупую бабу! Мол, вот, храню твои заколки и плачу над ними… Плачешь, да?
— Бывает.
— Скупыми мужскими слезами?
— Ими самыми.
— И забыть не можешь?
— Видно, не могу.
— Ну и дурак! — Она уселась к нему на колени, тронула рукой волосы. — Тебе нужно было забыть меня на другой же день. Наплевать и забыть. Ну зачем ты приехал, скажи? Зачем? — Она вела пальцем по его бровям, ресницам, губам. — И вообще… откуда ты взялся, с какого дуба рухнул на мою бедную голову, а? Кто тебе дал право присваивать меня? — Ее пальцы скользнули под его рубашку, тронули шею, грудь, медленно опустились вниз по животу. — И почему, скажи, ты, домостроевец, куркуль непробиваемый, юродивый со своим Востоком на шее… почему я так хочу тебя… так хочу, что как увижу, так истекаю вся?.. Почему, зачем?..
