Кей Мортинсен - Пока не поздно
Миниатюрная головка покоилась у нее на ладони. Другой рукой Мей попыталась натянуть распашонку. Нет, эта задача граничит с невозможным! Тут даже знаток высшей математики не справится, если, конечно, у него только две руки, а не все четыре!
Она завороженно созерцала голубую жилку, пульсирующую на детском виске. До чего хрупки и беззащитны младенцы, осознала она. А эта малютка — гордость и радость своего отца, Энтони дорожит ею больше жизни…
— Я не справлюсь, ни за что не справлюсь! Возьми ее, пожалуйста! — воскликнула Мей в панике.
— Но…
— Нет! Не могу! Я боюсь! — едва не плакала Мей. — Ты только глянь на мои руки. Видишь, дрожат! Я ее уроню, непременно уроню! Забери ее, Энтони, ну пожалуйста! — отчаянно молила она.
— Нет проблем, — успокаивающе заверил Энтони. За какую-нибудь минуту-другую он ловко переодел дочь. Со стороны могло показаться, что справиться с подобным делом легче легкого. — Баюшки-баю, Спящая красавица. Доброй ночи и тебе, и кроликам!
Энтони бережно уложил малышку в кроватку, заботливо подоткнул со всех сторон одеяльце и довольно улыбнулся. Мей беспомощно смотрела на него снизу вверх, нижняя губа ее предательски дрожала. Ну вот, испытание она не прошла! Испугалась повредить малышке, запаниковала, не смогла справиться с нервозностью, невзирая на твердое намерение учиться!
Мей от огорчения закрыла лицо руками. Ей почему-то казалось, что от того, сумеет ли она должным образом позаботиться об этом ребенке, зависят ее жизнь и счастье. Где-то в глубинах подсознания уже возникла картинка: она ведет хозяйство, ухаживает за больным отцом и за Бекки тоже, заменяя малютке… ну, скажем, няню… пока Энтони на работе.
И вот только что она наглядно доказала себе и Энтони, что ей ничегошеньки нельзя поручить! Страшно подумать, чем бы закончились ее неуклюжие старания, если бы Бекки не спала, а, напротив, плакала бы, дрыгала ножками и вертелась!
Уголки ее губ неотвратимо поползли вниз. С тех пор как на глаза ей попались злосчастные фотографии жены Энтони — и зачем она только затеяла уборку! — все пошло наперекосяк. Куда только подевалась ее уверенность в себе? Неужели все попытки самоутвердиться не более чем иллюзия? И удел ее — вернуться к рабской зависимости от мужчины и ненавистным антидепрессантам?
От одной этой мысли Мей затошнило.
— Ты обедала? — словно между делом поинтересовался Энтони, выкладывая из ящика одежку для дочки на утро.
— Да, съела сандвич, — смущенно пробормотала Мей.
— А как насчет упитанного тельца для блудного сына?
Но на сей раз его попытки рассмешить ее потерпели полный крах.
— Я приготовила для нас макароны в томатном соусе с пряностями. Да только они… жесткие получились, как резина. Хоть на автомобильные покрышки используй. Переварились, наверное, — предположила Мей. — А потом я стала их разогревать на сковородке и конечно же сожгла, — честно сказала она.
— Тогда начнем все сначала? — бодро предложил Энтони. — В конце концов я сам виноват, что не вернулся вовремя. А с незнакомой плитой далеко не всякий справится. Хочешь, преподам тебе урок-другой?
Мей шумно шмыгнула носом — дружелюбная невозмутимость собеседника застала ее врасплох. Да, конечно, в том, что случилось, отчасти виноват Энтони… Только, вопреки всякой логике, она досадовала на себя саму. Ей так хотелось, чтобы Энтони вернулся в теплый, гостеприимный дом и чтобы из кухни струились аппетитные запахи, смешиваясь с благоуханием ее дорогих духов…
Не покладая рук она мыла, чистила, готовила, нарядилась в новое платье, тщательно наложила макияж — и все коту под хвост! Дом сияет чистотой, да только в темноте этого не разглядеть, как и ее стараний выглядеть на все сто! А запах духов, надо думать, перебила гнусная вонь сгоревших макарон.
А теперь вот Энтони убедился, что младенцев ей доверять ни в коем случае нельзя! Это стало последней каплей…
— Что тебя огорчило? — тихо спросил Энтони.
— Да ровным счетом ничего.
Дуясь на весь мир, точно капризный ребенок, Мей вскочила и ринулась к двери, напрочь позабыв о проблемах с электричеством. Ткнула пальцем в выключатель в соседней комнате — никакого результата! Однако ложная гордость помешала ей вернуться, и она ощупью двинулась дальше.
Но не преуспела. Поглощенная своей обидой, она впотьмах налетела на что-то твердое и громко вскрикнула от боли.
— Мей!
Свет и Энтони появились почти одновременно. Молодой человек с подсвечником в руке опрометью бросился к ней, обнял за плечи, заботливо поддержал.
— Голень ушибла… о твою кровать, — прошипела она сквозь зубы. — Что я за дура, что за дура!
— Не плачь, — мягко произнес Энтони.
— И не думала даже! — всхлипнула Мей, крепко, до боли, зажмуриваясь. — Из-за чего бы мне плакать? — Только из-за того, что второй такой неумехи в том, что касается младенцев, в целом свете не сыщешь? Или из-за того, что я напрочь позабыла, что электричество «вырубили», и, как последняя идиотка, постеснялась вернуться за свечой? — мысленно растравляла она свои раны…
— Ну, тише, тише, — успокаивающе прошептал Энтони. — Пустяки какие. Вспомни: ты перенервничала, устала… Вдохни-ка поглубже… Мей… Мей! Не смотри на меня так! — хрипло предостерег он.
— Как — так? — пробормотала она, смахивая слезы.
Энтони глухо застонал. Не глядя поставил подсвечник на комод… А в следующий миг язык его мягко коснулся ее верхней губы, слизывая соленую слезинку. Еще секунда — и мимолетная ласка переросла в поцелуй, жадный, нетерпеливый, решительный, самозабвенный.
— Прости… не могу совладать с собою, — шепнул Энтони в ее приоткрывшиеся губы.
В груди Мей всколыхнулось нечто пугающее — дикая, неистовая жажда, сила, требующая выхода. Туго натянутая нить самоконтроля с треском оборвалась, и молодую женщину швырнуло во тьму неведомого мира, где плясали языки неуемного пламени, где испепеляющий жар грозил истребить последние остатки здравого смысла.
— Да! — простонала она.
Мей запустила пальцы в его волосы, самозабвенно перебирая шелковистые пряди. А губы ее словно сами собою отвечали на дурманящие поцелуи с таким неистовством, что она не узнавала сама себя.
— Боже, как ты прекрасна! — пробормотал Энтони.
— Я?
— О да, да!
Мей словно воплощала в себе и страсть, и жажду, и пьянящее безумие. Но не одна она. Стоны Энтони вторили ее собственным, руки его обретали все большую смелость, чуткие пальцы ласкали, гладили, теребили разгоряченное тело…
Она запрокинула голову — и жаркие губы обожгли ее шею, отыскали ложбинку, где неистово пульсировала синяя жилка, и туда сию же секунду скользнул язык, увлажняя и будоража. Мей стонала и вскрикивала — сладкая мука пронзала ее тело, заставляла крепче стискивать бедра, лишала разума и воли.
