Люси Гордон - Одинокий орел по имени Бернардо
Вдруг Энджи поняла, что со всем своим искусством, страстью и решительностью она ничего не достигла. Мучительное ощущение, будто собственное сердце разорвалось на кусочки, заставило ее резко отступить. Она оттолкнула его жестом, похожим на удар.
— Если для тебя любовь так мало значит, тогда, наверно, и бороться не стоит! — выкрикнула она. — Пусть я привязана к своей прежней жизни. Но только потому, что ты за меня принял решение. Ты не позволил мне самой сделать выбор, даже очень трудный. Наверно, мы бы и вправду погубили друг друга. Но не по той причине, о какой думаешь ты. Я бы не смогла жить с мужчиной, у которого всегда готов приговор, который убежден, что моими поступками надо руководить. Прощай, Бернардо. Я думала, что сделала ошибку, приехав сюда. Но сейчас я рада. Это спасло меня от бессмысленных сожалений.
* * *
Полночь. В доме тишина. Далеко внизу в спокойном море отражается луна. Энджи пытается запечатлеть в памяти картину, зная, что она приехала сюда в последний раз.
— Так, значит, он был таким же тупым дураком, как всегда, — раздался из темноты ироничный голос Баптисты.
— Да, — с горечью согласилась Энджи. — Я думала, если он скучал по мне так же, как я скучала по нему, то это что-то изменит. Но ничего не изменилось.
— Нет, в Бернардо ничего не изменилось. И никогда не изменится. Он будет любить тебя всю жизнь. И будет так ужасно страдать, что мне больно даже думать об этом.
— А мои страдания? — сухо спросила Энджи.
— Моя дорогая, я знаю, что тебе больно, но ты выживешь. И снова полюбишь. Вероятно, не так, как любишь его. Ты теплая и с открытым сердцем. Ты умеешь жить. Но Бернардо… — Баптиста вздохнула. — Ни одного из этих качеств у него нет. Он тяжелый человек. Даже грубый, потому что не знает, что такое компромисс. Он скрытный. Таится от людей и даже от самого себя. Одна-единственная женщина сумела соблазнить его и вывести на солнечный свет. Если он потеряет ее, представляю, как холодно и одиноко ему будет. Какая искореженная жизнь его ждет.
— Знаю, — хрипло прошептала Энджи. — Когда я думаю, какими счастливыми мы могли бы быть… — Она сжала губы, но не смогла остановить слезы, заливавшие лицо. — Он считает меня райской птичкой, — всхлипнула она. — Но я-то хотела быть орлом!
— Ну так и будь орлом, — отрезала Баптиста.
— Как я могу, если он мне не позволяет?
— Не позволяет? — Баптиста повысила голос. — Ты из такого сорта женщин? Ждешь позволения мужчины? Вот уж не ожидала… Если ты во что-то веришь, не жди от него разрешения. Сильная делает так, чтобы это случилось.
— Вы думаете, я не мечтаю сделать так, чтобы это случилось? — сказала Энджи. — Но я не знаю, как это сделать.
— А я знаю, — сказала Баптиста. — И собираюсь тебе показать.
Глава шестая
Зимой Монтедоро превращается в утопающий в тумане призрачный, пустынный город. Закрыты бутики и большинство кафе. Эхом отдаются шаги прохожего по камням мостовой. Все цвета будто испарились, и остался один серый.
После отъезда туристов в городе зимовало чуть больше шестисот человек. И казалось, почти все они столпились на узкой улочке, наблюдая за вновь прибывшими. Вверх ползли два грузовика. С переднего стали разгружать мебель, ее было совсем немного. Новый доктор купил у доктора Фортуно практику, дом и мебель, секреты, запасы и бочку.
Самым крупногабаритным предметом оказалась кровать. Спинки — прекрасно отполированное ореховое дерево. Матрас толстый и пружинистый. Зрители прикидывали: как ее втащат в узкую дверь? Кровать большая. Чересчур большая для одного человека.
Гм!
Второй грузовик оказался еще более интересным. На нем были объемистые сверкающие металлические предметы. Медицинское оборудование, догадались самые продвинутые. В толпе поднялся гул голосов:
— У доктора Фортуно никогда не было таких вещей.
— Он старый человек…
— А кто новый доктор?
— Женщина.
— Не смешите меня!
— А вот и она сама.
— Эта малышка? Да она могла бы быть моей дочерью!
Но при всей молодости и ангельской внешности у женщины был авторитетный и решительный вид. И когда она предложила двадцать тысяч лир тем, кто поможет внести вещи в дом, мужчины стали толкаться, пробиваясь к ней поближе. Зимой в Монтедоро, как известно, безработица. Вещи быстро внесли вовнутрь.
В дверях собралась толпа. Люди, выпучив глаза, рассматривали молодую женщину.
— Некоторые из вас, может быть, видели меня здесь в прошлом году, — начала женщина по-итальянски. — Теперь доктор Фортуно уехал, и врачом здесь готовлюсь быть я. — Энджи набрала побольше воздуха и окинула взглядом лица вокруг. Они ничего не выражали.
Она показывала им оборудование для хирургии. Объясняла, какие операции можно с ним делать. Люди разглядывали оборудование с почтительным страхом. В глазах, уставившихся на нее, светились любопытство и недоумение. В них не было ни враждебности, ни приветливости. Она была чужая для этих людей.
— А где доктор Фортуно? — наконец спросил кто-то.
— Он будет жить со своей сестрой в Неаполе, — объяснила она.
— Значит, он сюда не вернется?
— Не вернется, — с ноющим сердцем повторила она. — А сейчас не хотите ли посмотреть…
Но их внимание на что-то переключилось. Энджи скорее почувствовала, чем услышала, сгустившуюся тишину. Она отвернулась от аппарата, который собиралась им показывать, и увидела, что толпа расступилась. Все смотрели на только что вошедшего мужчину.
Бернардо стоял на пороге и в смятении и злобе разглядывал ее. Она никогда не думала, что увидит на его лице такое выражение. И этот мужчина любил ее? На мгновение Энджи охватило отчаяние. Но она тут же высоко подняла голову. Ведь она знала, что легко не будет.
Маленькая толпа растаяла, оставив их вдвоем. Они стояли в противоположных концах комнаты, не спуская глаз друг с друга.
— Какого дьявола! Ты думаешь, что ты делаешь? — наконец рявкнул он.
— Я заменила доктора Фортуно. Удивительно, что слухи не дошли до тебя.
— Дошли. Едва я пересек главные ворота. Так почему?
— А почему нельзя? — Она смотрела ему прямо в лицо.
— Потому что здесь тебе не место.
— Это мне решать.
— Почему ты обязательно должна делать так, чтобы нам обоим было тяжелее? — Будто маска закрыла его лицо. — Это не место для игр. Это мрачное и тяжелое место. Здесь тебя сомнет через неделю.
— Я как-то уже говорила тебе: я крепче, чем кажусь.
— И я говорил тебе, что в этих краях сильны старые обычаи. Здесь никогда не было доктора-женщины. Народ не готов к этому. Ты должна уехать.
