Александр Ермак - Записки озабоченного (Гормональный репортаж)
Женщиной она оказалась из себя ничего: при бедрах и приличной грудинке. Но прежде, чем допустить до тела, извела разговорами о каких-то высших силах, тайных знаках:
— Понимаешь, возможно именно сегодня Он вместе с тобой войдет в меня?
Да пусть входит, жалко что ли. В общем, Ольга верила во всякую мистику. И, что делать, мне пришлось внимать, врубаться в смысл прежде, чем въехать в отлично смазанные врата.
Горело десятка три свечей, бросая блики на стены. На них были расклеены плакаты. С бумаги на нас смотрели какие-то человеко-бесы или бесо-человеки. Где-то скрипнула дверь. По всему телу от пяток до кончика пробежали мурашки. Что я здесь делаю? И сам себе ответил словами Боккаччо: «изгоняю дьявола». Или, наоборот, загоняю?
Ольга что-то шептала. Наверное, «Изыди» или «Прыди». Она была очень серьезной. И до, и во время, и после. Я, кажется, тоже.
Прощаясь, она сказала:
— Странно, но он не пришел…
Я пожал плечами:
— Может быть в следующий раз…
Всю дорогу до дома мне казалось, что кто-то идет за мной по пятам. Чуть ли не дышит в шею. Может это Он? Не остался у Ольги. Я что, ему больше приглянулся?
Он, кажется, прошел за мной и сквозь дверь подъезда, и квартиры. Мне это соседство не нравилось. И я врубил на полную мощь свою любимую песню. Мерлин ласкала мой слух:
— I wanna be loved by you, nobody else but you alone…
«Я хочу быть любимой тобой, никем, кроме тебя одного…»
Когда выключил музыку, то почувствовал, что кроме нас с Мерлин в комнате уже, слава богу, никого нет. И я поцеловал ее, ответно пропев:
— I wanna be loved by you, nobody else but you alone…
Во вторник встретились в метро с Никой. Ни о чем не расспрашивая, она тут же потащила меня к себе. Снимает комнату у какой-то бабки, которая не вылезает из другой своей комнаты в этой же квартире.
В коридоре мощно пахнуло старостью, и я чуть не потерял свой боевой настрой. Ника, правда, быстренько провела меня в свою комнату. Там пахло хорошими духами и вкусным женским телом. И я вдохновился. Обнял ее.
Ника попятилась вместе со мной к окну:
— Посмотри, какие там деревья. На них птицы поют свои песни…
Глянул. Деревья, как деревья, тополя да клены. У Ники ствол, конечно, получше. А птицы: воробьи с воронами.
А она все смотрит туда:
— Утром мы увидим восходящее солнце…
Я вообще-то собирался сегодня вернуться домой. Поработать, если получится, над материалом.
А Ника снова меня тянет. Теперь к столу:
— Садись, мой друг. Сейчас будем пить вино. Где у меня посуда?
Что ж, я не против стаканчика. Осматриваюсь, пока Ника выходит на кухню.
Да, живет скромно, но и не так, что бы бедно. Хороший телевизор и магнитофон, у зеркала — приличная парфюмерия. Бутылка, что она выставила на стол, оказалась вполне марочным портвейном.
Ника принесла стаканчики. Я налил.
Пьем медленно. Правда хорошее вино. А она смотрит, смотрит так на меня:
— Леша, я редко ошибаюсь в людях. Ты действительно тот, кого я искала…
Может быть и так. Но вот только она, похоже, не та, которую искал я. В постели оказалась скучновата, хотя и очень старалась: вздрагивала, вскрикивала и покусывала. Но уж очень это было похоже на имитацию страсти. Передо мной? Или перед собой?
Не знаю, но чем дальше заходило дело, тем больше относился я к Нике с подозрительностью. Что-то в ней было не так.
Потом мы выпили еще. И она дала понять, что наши плотские утехи были для нее шагом к некоему духовному единству:
— Это так важно, что мы нашли друг друга. Теперь мы будем вместе. Ведь мы скрепили наш союз. Леша и Ника…
Ага, вот в чем, кажется, дело.
А она так напирает на меня взглядом, что я как-то неожиданно киваю:
— Да-да…
Ника с облегчением вздыхает, и ее несет дальше:
— Это чудесно, чудесно. Знаешь, как долго я искала, ждала такого, как ты… Я правда люблю тебя. А ты?
Выжимаю:
— Ты красивая…
Я не вру. Она действительно очень привлекательная. Но только теперь я обратил внимание на странный блеск в глазах. Он не похож на обычную реакцию на алкоголь. И я вздрогнул от подозрения.
А ее лицо просто озарилось вдохновением:
— Говори, мне, говори…
Но меня-то шиза не посетила. И все, на что я способен, это только повторить:
— Ты красивая…
Ника улыбается и качает головой:
— Какой ты ласковый и нежный. Я люблю тебя, мой ласковый и нежный зверь. Знаешь, Леша, мы всегда будем вместе. И у нас родится ребенок. Такое маленькое чудо. Он будет похож на тебя, и на меня. Ты хочешь девочку или мальчика?
Пожалуй, с меня хватит. Гляжу на часы:
— Ника, дорогая. Мне пора. У меня сегодня еще интервью.
— Так поздно?
— Да, у человека — вторая смена. Беру у него интервью на рабочем месте, в соответствующей обстановке…
Она встает, подходит к двери и закрывает ее спиной:
— Я тебя не отпущу…
Лицо у Ники было очень серьезным.
Я подошел и поцеловал ее. Но сдвинуть Нику с места этим не удалось. Принялся уговаривать:
— Дорогая, нам нужно расстаться ненадолго. Если я не возьму интервью и не сдам вовремя статью, то меня уволят с работы. Ты же не хочешь, чтобы меня уволили?
Она заколебалась в моих руках:
— Нет, любимый, конечно… Но побудь со мной еще минутку, еще недолго…
В конце концов я вырвался. Дав клятву вернуться сразу же после интервью. Да, пришлось врать. Но я честно держал средний и указательный пальцы крестиком за ее спиной: «Прости, Ника, прощай…»
Выскочил из подъезда, как угорелый:
— Свят-свят-свят…
Какие-то странные у меня эти последние встречи…
Эх, мне бы с Мерлин побродить по городу. Я бы нес ее на руках. Да по бульварному кольцу…
Работа над статьей несколько отвлекла меня. И теперь, если я задумывался о Нике, то вся эта история вызывала у меня только улыбку. Случается. Ну, с кем не бывает. Да, напоролся на городскую сумасшедшую (интересно чьим она компьютером пользуется?). Но впредь буду внимательнее.
В субботу, когда мы встретились с Виолой, первым делом взглянул девушке в глаза. Нет ли в них того безумного блеска, который я видел у Ники?
Нет. Кажется, нет. Точно, нет.
На Виоле я отдохнул и телом, и душой. Сначала мы долго бродили вокруг да около консерватории. Говорили о Моцарте и «Дип перпл», Бахе и «Пинк Флойд», Чайковском и «Лед Зеппелин». Когда я наконец убедил Виолу, что музыка меня действительно волнует, она повела к себе.
Девушка жила с родителями и своими топорщившимися грудками в огромной прекрасной квартире. Сколько там было комнат, я так и не понял. Главное, что родичей не было — они уехали с концертом на Ближний восток. И на меня посмотрели только с афиш: она — альт, он — контрабас.