Джан Макдэниел - Подарок
Не имеет значения, какую степень интереса к себе он сможет вычитать в ее лице. Он должен без конца твердить себе, что она так же недоступна для него, как редкостный экземпляр старинной фарфоровой куколки, хранящийся под стеклом музейной витрины. Да, она, в сущности, все еще ребенок, не исключено даже, что до сих пор девственница. Ее положение внучки Джеррида всегда ставило ее вне пределов его досягаемости. Саймону не просто было уговорить Джеррида учить его ваянию. Может, сумасшедший старик из-за внучки и не хотел подпускать его близко к дому?
Саймон не сомневался: будь Джеррид жив и узнай, что он приблизился к Ярдли, способен был или убить его, или заставить пожелать себе смерти. Старик мертвенно бледнел всякий раз, как замечал ее появление возле мастерской, он тотчас прогонял ее в дом и устраивал там целый скандал. Так что Саймон уже тогда имел достаточно веские причины игнорировать девчонку.
— Она что, надоедает тебе? — мог спросить Джеррид.
Однако Саймон уже и тогда был достаточно смышлен, чтобы понимать: Джеррид пытается выяснить нечто совсем иное. И, не отрываясь от работы, непринужденно спрашивал:
— Кто?
Старик успокаивался, садился, складывая руки на коленях, и довольно похрюкивал, явно удовлетворенный тем, что его внучка не вызывает, как видно, в парне никаких особых чувств. Но Саймон и до сих пор не забыл, с каким выражением поглядывала на него девчушка.
И вот теперь беспокойство Джеррида о будущности внучки как бы передалось Саймону, будто было завещано ему стариком. Он склонился к ней и, почти касаясь губами нежного уха, спросил:
— Где вы так здорово выучились танцевать?
— Отчасти в колледже. А вы?
— Меня мама учила, я был тогда совсем маленьким. Танцевать она любила больше всего на свете, я это хорошо помню. Так вы считаете, что и у меня получается неплохо?
— Вы и вообще неплохой человек. Жаль, что мы с вами никогда не были друзьями. Могли бы вместе ходить в клуб или еще куда-нибудь…
— Ну, я не особо общителен.
Склонив голову, Саймон прижался лицом к ее щеке. Господи, какая нежная шелковистая кожа, ему даже показалось, что он причиняет ей боль, хотя и брился перед самым выходом из дома. Он закрыл глаза и отдался течению музыки. Если бы она сейчас прочла его мысли, то просто сбежала бы от него. И была бы права, ведь и сам он, осознавая собственные желания, должен был постоянно напоминать себе, что некоторым образом несет за нее ответственность. А хотелось ему ни много ни мало содрать с нее модную чешуйку, забавное маленькое одеяньице, которым она прикрыла свое прекрасное тело, и познать тайны этой неповторимой женской вселенной. Как, каким необъяснимым образом столь нежное и прекрасное создание могло произойти от такого грубого и холодного существа, каким был Джеррид?
Музыка вдруг иссякла, и он вынужден был выпустить ее из своих объятий. Но из танцевального круга, однако, выводить не стал. Склонившись к ней, он шепнул ей на ухо:
— Спасибо вам.
Она кивнула, но посмотрела на него так, будто видит впервые.
Микрофон на небольшом возвышении, где размещался оркестр, затрещал голосом Уоррена Риддли, нынешнего мэра Киттриджа.
— Леди и джентльмены, могу ли я привлечь на минуточку ваше внимание? Прошу вас!..
— Танцы! — ответил из публики дружный хор голосов.
Очевидно, люди меньше всего нуждались в выступлении толстого коротышки Риддли, который держал в руках карточки-шпаргалки и громко, прямо в микрофон, откашливался, прочищая горло. Саймон услышал, как Ярдли хихикнула. Похоже, они оба испытывали тот же недостаток любви к мистеру Риддли, что и остальное общество.
Мэр, приведенный в бешенство, молча стоял, ожидая, когда публика успокоится и выслушает его речь. Наконец он поднес одну из карточек к самому лицу и сунулся в нее носом. Напрасно он отказывается от очков, подумал Саймон. Несколько месяцев назад мэр признал необходимым обзавестись контактными линзами. И хоть носить их было сущее наказание, очки теперь казались ему слишком старомодными.
— Милости просим на сорок пятый ежегодный киттриджский Праздник Урожая, — провозгласил Риддли, как будто все, кто пришел сюда, явились специально для того, чтобы услышать это лично от него.
Тем более, с удовлетворением отметил про себя Саймон, что ваш праздник впервые посетил некто из низших слоев общества. Да еще в компании с Ярдли Киттридж, рожденной в высших сферах.
— Как вы все хорошо знаете, — продолжал непопулярный мэр, — благотворительные пожертвования, вырученные на этом балу, поступят в пользу местного продовольственного фонда, и сегодня вечером мы рады воздать честь основателю этого доброго и благородного дела…
К удивлению Саймона, рука Ярдли коснулась его руки. Он тотчас заключил эту маленькую, хрупкую кисть в свою ладонь и почувствовал ее легкую дрожь. Девушка искоса взглянула на него и вдруг, будто испугавшись, что сделала что-то непристойное, быстро отняла руку.
—…хотя эти почести мы можем воздать ему лишь посмертно…
Тут только Саймон и понял: здесь собрались чествовать покойного Джеррида. Была ли Ярдли взволнована, когда зал разразился бурными аплодисментами, вызванными этим запланированным величанием старого обманщика? Гнев воспламенил его душу. Будут ли добрые граждане Киттриджа так же величать и его самого, когда он отойдет в мир иной? Или он навсегда останется для них выходцем из бедной части города, выскочкой, отказавшимся подчиниться судьбе и, невесть как раздобыв немного денег, покинувшим тот круг людей, к которым принадлежал?
Он взглянул на Ярдли. Та уставилась в пол, а лицо ее так сильно побледнело, что бледно-розовая губная помада казалась на нем слишком яркой. Он догадался, что вся эта кутерьма вовсе не радует ее. Понятно, ведь она этого не ожидала. Странно: трудно даже предположить, что Риддли произведет жест, подобный этому, не согласовав его заранее с членами семьи Джеррида.
Находясь совсем не в том настроении, чтобы выслушивать все то, что, как он знал, прозвучит дальше, Саймон осторожно взял Ярдли под руку и повел к выходу. Сначала она немного растерялась, но, взглянув на него, поняла его состояние и послушно последовала за ним.
— Мне надо немного отдышаться, — проговорил Саймон, когда они оказались достаточно далеко от толпы. — А как насчет вас?
— Да, спасибо, не помешает.
Туфельки она все еще держала в руках, поэтому задержалась, чтобы обуться.
— Может, возьмете пальто?
— Нет. Кажется, на улице совсем не холодно.
Он открыл дверь, и они вышли на террасу, с которой открывался вид на поле для гольфа. Дул холодный ветер. Темное небо усеивали звезды.
