Эллис Детли - В плену страсти
— В чем дело? — удивилась она.
— Может, следующим номером программы ты сообщишь о том, что все еще девушка? — простонал Герберт, думая, что секретарша его, оказывается, очень и очень мила. Почти красива, если уж на то пошло.
— Могу ли я узнать о причине вопроса столь бестактного? — с досадой осведомилась Бетани.
— Белая пижамка, ни следа макияжа, — фыркнул Герберт. — Удивляюсь, что ты не заплела волосы в две косички и не возвратилась вприпрыжку, распевая: «У Мэри был барашек».
— Могу, — заверила Бетани, не скрывая сарказма. — Или ты предпочитаешь, чтобы я облачилась в черный атласный пеньюар с кружевными вставками?
— Не надо, — поспешно воспротивился Герберт и с запозданием заметил, что в серых глазах прыгают озорные искорки. — Ты что, шутишь?
— Конечно! — воскликнула молодая женщина. — Сколько, по-твоему, пижам и пеньюаров необходимо на две ночи?
Их взгляды снова скрестились, и Герберт не отвел глаз.
— Возвращаясь к заданному вопросу. Если помнишь, мы договорились быть друг с другом честными и откровенными вплоть до конца уикэнда.
Бетани не могла не удивиться подобной наглости. Однако прямота собеседника скорее восхищала ее, нежели раздражала.
— Давай начнем с тебя, — предложила она. — Ты девственник или нет?
— Это оскорбление? — возмутился Герберт.
— Ничуть не бывало, — безмятежно откликнулась Бетани. — Странно, не правда ли: тебя оскорбляет вопрос, который ты не стесняешься задавать мне. И это называется равенство?
Герберт довольно долго созерцал гостью, скрывая улыбку. Затем сказал:
— Если уж речь зашла о равенстве, наверное, стоило бы бросить монетку насчет того, кто первый воспользуется ванной. Или даже принять ванну вместе… Ты не находишь?
Ответа Герберт дожидаться не стал. Нужно было убраться из комнаты — и поскорее.
К сожалению, его консервативная матушка до сих пор не озаботилась установить душ, так что, дабы совсем себя не скомпрометировать, он — впервые со времен школы-интерната! — совершил подвиг и принял ледяную ванну.
Возвратившись назад и все еще поеживаясь от холода, Герберт обнаружил, что Бетани уже погасила свет и легла. По правде говоря, он не знал, радоваться этому факту или огорчаться.
Он неслышно прикрыл за собою дверь, постоял немного, пока глаза привыкали к темноте. А затем на цыпочках прокрался к кровати и отдернул богато расшитый бархатный полог.
Герберт поневоле усмехнулся. Бетани надежно закуталась в одеяло, наружу торчал только нос. Она казалась такой неизъяснимо милой, целомудренной и уязвимой, что он вновь ощутил странное стеснение в груди и, поспешно схватив одеяло, тихонько улегся рядом.
Бетани почувствовала, как кровать чуть скрипнула и прогнулась под его весом, и попыталась дышать спокойно и ровно. Но очень скоро сбилась с ритма, закашлялась и перевернулась на спину.
— Да ладно тебе, я и так знаю, что ты не спишь, — раздался тихий голос совсем рядом с нею, теплое дыхание мужчины защекотало ей щеку.
Герберт явно забавлялся ситуацией. Если уж распаковка чемоданов показалась ей по-семейному интимной, то что же говорить сейчас? Бетани благоразумно промолчала.
— Бетани…
— Ну, что еще?
Она резко села и включила ночник. И — о, ужас! — обнаружила, что одеяло сползло и взгляду ее предстал обнаженный торс Герберта во всей его красе.
— Я, кажется, просила тебя что-нибудь надеть! — возмутилась Бетани, щурясь от яркого света. — Да как ты посмел лечь в чем мать родила?
— Шшш! Ты весь дом перебудишь! — Герберт заговорщицки отвернул край одеяла, демонстрируя, что приличия соблюдены. На нем были пурпурные шелковые трусы. — Видишь?
Бетани крепко зажмурилась. Да, она все видела. Причем гораздо больше, чем следовало. Несмотря на ограниченность опыта, Бетани поняла, что сосед ее в силу непонятной причины до крайности возбужден.
Надо думать, это условный рефлекс. Или дело в ней самой?
— Бетани…
Она отвернулась и проговорила, уткнувшись в подушку, так что слова можно было разобрать с трудом:
— Хватит ко мне приставать! Я тебе не Даньелл, для которой достаточно одного взгляда твоих неотразимых синих глаз!
Герберт улыбнулся, снова накрылся одеялом… и приготовился к долгой бессонной ночи.
Прикосновение к волосам было легким, точно дуновение ветерка, и все-таки явственно ощутимым.
Бетани сонно заворочалась и, перекатившись на бок, вытянула руку. Ладонь легла на гладкую кожу, а голова склонилась на что-то теплое, глухо колотящееся.
Герберт до боли вглядывался в темноту, завороженный резким контрастом: нежная щека смутно белела на фоне его загорелой груди, там, где билось сердце. Влажные губы маняще приоткрылись. Герберта обуревало желание и терзали муки совести.
Проснувшись, он обнаружил, что оказался совсем рядом с Бетани и что пальцы его каким-то непостижимым образом погрузились в шелк ее волос. А сама Бетани, повернувшись во сне, непроизвольно придвинулась к нему. И вот вместо того, чтобы перебраться на краешек матраса, он остался лежать на месте, нисколько не препятствуя молодой женщине.
В конце концов, что за беда, если Бетани уютно устроилась возле него, раз она закутана в одеяло! Человек инстинктивно тянется к теплу и другому живому существу в темной ночи.
Герберту даже удалось убедить себя в том, что, если Бетани и вцепилась пальцами ему в плечо, в этом нет ничего предосудительного. И пусть себе голова женщины покоится у него на груди, так что волна шелковистых волос рассыпалась и слегка щекочет ему шею.
Герберт пошевелился только тогда, когда ощутил пульсацию желания. А Бетани просыпаться и не думала. Неужто не слышит, как участилось его сердцебиение? Неужто глухие удары, наводящие на мысль о паровом молоте, нисколько ее не тревожат?
Пытаясь отвлечься, Герберт откинул со лба молодой женщины прядь волос, и локон словно сам собою обвился вокруг его пальца. Мгновение — и он погрузил ладонь в шелковистую волну цвета спелого каштана.
Бетани глухо застонала, выгнулась всем телом — это было видно даже под одеялом. Герберт знал: нужно остановиться. Нужно оттолкнуть женщину… или хотя бы разбудить.
— Бетани… — шепнул он.
В отраднейший из снов вплелся негромкий грудной голос, и у Бетани все внутри просто-таки растаяло. Она чуть повернула голову, и губы ее коснулись гладкой кожи. Живая, теплая, с пряным, возбуждающим запахом… и где-то у самого уха — глухой стук сердца.
Бетани подняла голову в тот самый миг, когда Герберт уступил искушению и потянулся к ее губам. И едва уста их соприкоснулись, молодая женщина, окончательно стряхнув с себя сон, поняла, где она и с кем.
