Лиз Филдинг - Месть и любовь
— Я пару раз разбирала и собирала свою газонокосилку.
— Ты полна сюрпризов, — сказал он, поднимаясь и протягивая ей руку. — Может, пойдем посмотрим, удалось ли Гарри включить чайник? Может, ты принесла обещанный пирог? Или ты была слишком занята прополкой картошки?
— Хэл…
— Арчи в конюшне, — сказал Хэл, смилостивившись. — Он будет находиться там, пока лужайка не будет огорожена новым забором.
— Уф!
— А что я, по-твоему, мог с ним сделать?
— Ничего, — ответила Клер слишком быстро. — Просто… Один из моих коллег предположил… Забудь. — Она покраснела. — Глупое замечание. Что-то по поводу мяса для шашлыка.
— Видимо, мне остается радоваться, что ты решила сначала спросить меня, прежде чем начать оплакивать безвременно ушедшего ослика в очередной статье.
— Ну, мы не так уж безнадежны в «Обозревателе», чтобы начать фабриковать истории. Я веду себя вполне сдержанно.
— Я должен быть тебе за это благодарен?
— Я же не написала о том, как ты подвергся атаке велосипедистки на тропинке для пешеходов, как сломался велосипед, как образовались ушибы и синяки, о том, как ты потребовал компенсации.
— А почему?
Клер посмотрела на свою рубашку и попыталась оттереть масляное пятно. Если она упомянет о том штрафе, который он ей предъявил, он, в свою очередь, обязательно напомнит ей о том, с каким энтузиазмом она его оплатила.
— Ты сам знаешь почему, — ответила она.
— Ты не объяснила мне, почему ты так деликатничаешь. Разве это не твой общественный долг — сообщить согражданам о моем темном прошлом?
Он так близко. Совсем близко…
— Ты ничего не написала о моем изгнании, — произнес Хэл. — Или о граффити на стенах фабрики Крэнбрука, или о том, как я въехал на мотоцикле по ступеням, ведущим к главному зданию, и остановился у парадного входа. Почему, Клер?
— Ты был ребенком. Мне интереснее, чем ты занимаешься сейчас. — И это было правдой. Он жил в другом мире. — Ты… наделал много глупостей?
Хэл улыбнулся, и когда его рука коснулась ее, все тело обдало волной жара, поднявшейся от губ и спустившейся к низу живота, как это случилось при их поцелуе.
То, что с ней происходило, ужасно пугало ее. Ее мысли все время возвращались к его рукам в пятнах машинного масла, к его поцелую…
— Ты правда въехал на мотоцикле в парадный вход главного здания?
— А ты не знала? — Он был удивлен.
— Со мной мало кто разговаривал. — Боже, это прозвучало так патетически! — Тебя за это сэр Роберт выгнал из поместья?
— Это сделал не сэр Роберт, Клер, а твой отец. — И Хэл отпустил ее руку.
— Мой отец?
— Естественно, по поручению Роберта Крэнбрука, но я прекрасно видел, какое удовольствие он получал от выполнения этого задания.
— Я не знала. — Клер сглотнула. — Хотя это и не важно. Меня гораздо больше интересует, как местный хулиган превратился в миллионера.
— Правда?
К сожалению, его реакция подсказывала ей — он догадывался о том, что она испытывает к нему.
— Ты ведь журналистка. В твоей профессии невозможно преуспеть, не научившись быть безжалостной.
— Тебе это качество тоже принесло успех?
— По-другому не бывает. Согласись, в мире журналистики ведь не задумываются о том, кому будет больно, пока газеты продаются.
Она приготовилась возразить, но закрыла рот и вздохнула:
— Я уже объяснила, что это не связано с моей работой.
— Настоящий журналист, Клер, всегда начеку.
— Значит, я ненастоящий журналист.
— А кто? Ты просто играешь в журналиста?
Она покачала головой, словно пытаясь отрицать очевидное, но в глазах ее отразилась такая печаль, что ему стало искренне жаль ее. Какого черта она выбрала профессию, которая совсем ей не подходит?
— Тебе станет легче, если я скажу тебе, что это я приучил Арчи к яблокам, чтобы сделать из него часового?
— Часового?
— Подкармливаемый яблоками, он научился поднимать шум каждый раз, когда кто-то подходил близко, когда я занимался браконьерством.
— И давал тебе время исчезнуть. — Клер улыбнулась. — Видимо, яблоки у тебя появлялись с деревьев в моем саду?
— Именно.
— Теперь я кажусь себе совсем глупой.
— Ты и выглядишь так. — Хэл приподнял ее лицо за подбородок и стер с него остатки машинного масла свежей салфеткой.
Ее кожа таяла теплом под его пальцами, а ее мягкие розовые губы были приоткрыты, словно призывая его к новому поцелую. Не к тому грубому, наказывающему поцелую, которым он наградил ее в тот день на тропинке, но чему-то совсем иному.
— Оттер?
— Нет, я сделал только хуже, — сказал он, опуская руку и отворачиваясь от нее. — Лучше тебе умыться. Вряд ли ты захочешь появиться на улице в подобном виде.
Гарри сидел на кухне и опустошал коробку с печеньем.
— Перерыв на обед закончился.
— Правда? А… да. Мистер Норт… Хэл. Я… — Он не решался спросить. — Могу я завтра прийти с другом, чтобы он тоже понаблюдал за тем, как вы работаете? Мы хотели бы открыть мастерскую и…
— Да, да. А теперь возвращайся к работе.
— Ты очень добр к нему, — сказала Клер, когда Гарри исчез за дверью.
— Мне это ничего не стоит. Для меня это потакание собственным прихотям.
— Помощь Гарри стоит дорогого. Возвращение в юность нельзя обесценивать.
— У меня нет на это времени.
— Неужели? — вздохнула она и ушла мыть руки.
Клер тщательно умылась, сполоснув холодной водой шею и лицо, чтобы хоть немного охладить пылающий внутри жар.
Стоя во дворе с Хэлом, она была уверена, что он снова поцелует ее. Но на этот раз он уже не собирался ее наказывать, даже если она этого заслуживала.
В какой-то момент она забыла обо всем, ей показалось, что земля уходит у нее из-под ног и все переворачивается с ног на голову. Теперь она собрала волосы обратно в пучок и переколола заколку. Попыталась восстановить хаос во внешности и привести в порядок разбежавшиеся в разные стороны мысли.
Что она себе позволяет?
Взгляд в зеркало лишил ее последней надежды на приведение себя в порядок. Ей следовало переодеться, прежде чем возвращаться на работу.
Хэла в кухне уже не было. Она открыла зеленую дверь на лестницу, ожидая увидеть там пустые стены. Но, как и раньше, здесь висели семейные портреты.
— Осматриваешься?
— Меня удивляет, что портреты все еще здесь. Разве наследие предков продается вместе с поместьем?
— Зависит от того, чьи это предки.
— Бедный старик сэр Роберт. Наверное, ему сейчас очень тяжело.
— Он сам сделал неправильный выбор, Клер. И теперь должен нести за это ответственность.
