Елена Кшанти - Блаженная несвобода
— Как что? — Маска стала из розовой желтой и немного скривила рот. — Она же учиться приехала, заниматься практикой, а на самом деле дурью здесь, в Индии, мается. Только Джецун позорит. Ни стыда ни совести.
— Все-то вы знаете! — удивилась Пема.
— А как же!
16
Возможно, я не понимаю всей сложности ситуации. Ну что я могу поделать?
Стив ходил взад вперед по гостиной и играл в кубик-рубик со своим мозгом.
Да, конечно, абсурдно полагать, что здесь я в безопасности. Рано или поздно, но сюда может наведаться полиция. Ведь они прекрасно знают, что Стеша была в контакте со мной. Опять же, эта ее свалившаяся как снег на голову веселая подруга явно язык за зубами не удержит.
Что меня здесь держит? Эта глупая фанатка, девушка нетрадиционной умственной ориентации? Можно, конечно, с ней поиграть, телка смачная, но сейчас не время для романтики.
Стивен постучал по термосу, заглянул внутрь и обнаружил там, к своей радости, еще горячий зеленый чай. Налив его в кружку, он опять задумался.
Ее сейчас нет, и это единственное время, когда можно попробовать поискать деньги на дорогу и быстренько уйти, чтобы никогда не возвращаться.
Стив глотнул слишком много и закашлялся. Прокашлявшись, он стал, осматривая комнату, соображать, где же эта девушка может прятать свои сбережения. За шкафом? В шкафу? В лифчиках или в трусиках? Он аккуратно перекладывал вещи, пока не дошел до книг. А может, на полках с книгами? Ух ты, однако девочка читает не только слова Будды и его высокомудрых последователей, на полках стоял Герман Гессе, Фридрих Ницше, Кьеркегор и тому подобное. Вот те на…
Стивен нагнулся пониже и увидел небольшую сумочку. Когда он ее открыл, то понял, что нашел Стешины сбережения, но было их маловато, и он понял, что пиво в ближайшее время пить придется только через день. Ну что ж, и это уже хорошо. Он небрежно согнул деньги и спрятал их в задний карман джинсов. На дне сумочки, кроме иностранного и русского паспорта, лежал еще какой-то блокнот. Вперемежку, на английском и русском языках, он уже был наполовину исписан. Почерк был красивый и понятный. Стив присел на корточки и открыл наугад страницу.
«…Не знаю, в какой я раз приехала в Индию, но в душе обнаружила совершенное безразличие и пустоту… Только пустоту не ту, о которой грезят буддистские монахи, а обыкновенную пустоту, серую и безысходную, как серое небо Мансуна…
Скука, которую я испытываю в стенах московской квартиры, казалось бы, непременно, как и всегда, когда я приезжала в Индию, сменится ликующим праздником, но однако ни красота индийских храмов, ни эти цветастые сари, которые раньше меня сводили с ума, ни вечно улыбающиеся индусы, ничто уже не радовало глаз и не поднимало настроения.
Казалось, что я достигла всего, чего требовалось достичь, а если конкретно, то состояния нежелания никакого достижения…
Дороги Гималаев похожи на спирали, периодически мы поднимаемся и спускаемся, проезжая одни и те же места по несколько раз. Так и в жизни людей. Почти каждый человек иногда возвращается в то же место, с которого начал. Только ситуация на новом витке спирали становится неузнаваемой для его восприятия. И люди просто не понимают, что заучивают тот же урок, и по-прежнему не могут его правильно выучить…
Так и я, в надежде на что-то лучшее, снова и снова проигрывала старые спектакли, погружая себя в совершенно ненужные и временные отношения, и опять тем самым вызывая привязанности и страдания. Мне казалось, что настоящая жизнь наступит потом, немного позже. Так проходили годы, а я, играя, все готовилась к далекому настоящему, которое почему-то не наступало. А потом я с удивлением обнаружила, что жизнь давно уже течет, сочится сквозь неплотно сжатые ладони, и нет никакого шанса ее удержать…
Мне не хотелось ничего, никого, и даже страх смерти, когда я мчалась на мотоцикле над пропастью Гималайских гор, уже не давал никакого допинга…
Но где-то в уголочке моего сердца все-таки теплилась надежда на какое-нибудь чудо, совершенно маленькое чудо, которое даст глоточек воздуха моему сердцу, и сердце вдруг расцветет. Но это так и осталось надеждой, которая потеплилась в уголочке моей души и спокойно погасла.
Сегодня красивая индийская девушка с ликованием окуривала благовонными палочками индийского юношу. Я видела его веселые глаза, и как они классно смотрятся друг с другом, и никак не могла понять, почему он каждый день сидит с ней вместе в офисе, шутит и смеется, а думает о другой?
Существо, которое попало под мою опеку и называлось моим именем, нещадно разыгрывало спектакли, чтобы ублажить местное население. И для этого я каждый день красилась и надевала вызывающие наряды. Надо ли было мне все это?.. А если я однажды не накрашусь, не сяду на мотоцикл и не буду везти себя нагло-раскованно, чтобы потешить окружение? И все вдруг увидят одно лишь пресное, серое и ничем не примечательное лицо? Может, это кого-то наконец-то излечит? И красивый индийский юноша спокойно женится на этой индийской девушке, и будет плодиться и размножаться на таких же маленьких, обалденно смазливых индусят? И пыльный занавес наконец-то закроется?
Буйно разросшаяся растительность щедро покрывает горные склоны, реки выходят из берегов и становятся мутными, обильные потоки дождя смывают накопившийся мусор, что привычно выкидывается прямо на улицы.
Дхарамсала живет и процветает. Ричард Гир вымостил все дороги, и Тибетская колония стала потихоньку превращаться в цивилизованное поселение. Жизнь, которую не посвятили в грядущий Армагеддон, опять продолжается и готова продолжаться вечно.
Тибетцы, иностранцы, индусы радуются Мансуну, радуются друг другу, радуются тому, что они делают нечто важное и значимое.
Мотоцикл почему-то стал выть, холодный воздух врывается в легкие, и мне хочется попасть под ливень и промокнуть насквозь, чтобы струи воды стекали с моих волос и заливали глаза… И чтобы этот зверь-мотоцикл бесконечное количество времени с ревом рассекал это плотное удушливое пространство и никогда не возвращался назад.
Как никогда понимаю, насколько я чужая и лишняя этому миру… и нет мне места в нем».
Стивен еще какое-то время сидел на бетонном полу, но потом закрыл блокнот и положил его обратно в сумку.
Потом он встал, собрал свои вещи в рюкзак, постоял посреди комнаты, глядя куда-то вдаль, но вдруг ни с того ни с сего решительно бросил вещи в угол, вынул из кармана джинсов Стешины деньги и положил их обратно в сумку.
— Слабак, — сказал он себе с презрением и пошел на кухню.
