Джорджина Форсби - Врунишка
Кевин кивнул.
— Более чем понятно. Исчезаю до того, как она увидит нас вместе. До среды, Молли. — Наклонившись, он опять нежно поцеловал ее. — И в следующий раз, — прошептал он, приподнимая ладонью ее подбородок и глядя ей прямо в глаза, — вы позволите мне взглянуть на ваши работы, радость моя.
Молли пробрала дрожь, когда она увидела, с какой настойчивостью смотрит он на нее, хотя в глазах его вспыхивали насмешливые искорки. Она серьезно кивнула и с ощущением беспомощности молча проводила его взглядом, пока он шел к лифту.
6
Было десять часов вечера. Большой дом наполняла разноголосица звуков, которые давали представление о многообразии интересов его обитателей.
Серия глухих ударов над головой свидетельствовала, что Чарли верен себе. Молли отложила штопальную иголку и прислушалась. До ее слуха донеслось шлепанье босых ног, потом раздался еще один основательный удар в стену, за которым последовал ряд других. Баскетбол, поняла она. Чарли отрабатывает броски.
Молли знала, что ей нужно подняться и потребовать, чтобы сын улегся в постель, но она чувствовала себя такой уставшей и измотанной, что у нее не было сил бороться со своим чадом. Вместо этого она вернулась к своему занятию, аккуратными стежками зашивая порванную рубашку Андреа.
Сама Андреа расположилась рядом с Молли, пытаясь изобразить какой-то этюд на флейте, в чем, правда, было больше старания, чем умения. Хотя музыкальные занятия в школе были факультативными, Молли порой думала, что лучше бы Андреа не предлагали заниматься игрой на флейте. Звуки, которые извлекала из инструмента ее дочь, с трудом можно было назвать мелодией, но настойчивость была частью натуры девочки. Рано или поздно, она покорит инструмент, не обращая внимания на страдания окружающих.
По другую сторону прихожей раздавался знакомый стрекот клавиш пишущей машинки Селмы, и их сухое стаккато контрастировало с певучим голосом Грейс в гостиной, где она раскладывала карты таро, и ей, перешептываясь, восторженно внимала группа слушателей.
В комнате, расположенной рядом, сестра читала детские книжки внимательной компании старых кукол и потрепанных медвежат. Хелен по-прежнему лелеяла отчаянную надежду, что преследователь наконец оставит ее в покое и она сможет вернуться на привычную работу в библиотеку, где одним из ее самых любимых занятий было чтение сказок детям.
Далекие отзвуки позвякивающего металла были единственными приметами присутствия отца Молли, который последние несколько дней увлеченно занимался системой отопления.
Вздохнув, Молли положила шитье на колени и грустно уставилась на ободранные обои над кроватью. Наконец она решительно отложила рубашку Андреа в сторону, встала и подошла к своему рабочему столу, стоящему у противоположной стены. Нагнувшись, она подсунула под одну из ножек сложенную бумажку, чтобы стол не качался. Сев, она положила перед собой чистый лист белой бумаги, несколько мгновений просто смотрела на него, рассеянно покусывая кончик ручки, потом решилась.
«Дорогой Кевин, необходимость написать вам это письмо причиняет мне большие страдания, но у меня нет выбора. Все это время мне приходилось обманывать вас, но теперь я хочу быть честной. Когда вы прочтете это письмо, то поймете, что я не могу позволить себе никакого рода отношений с вами, и видит Бог, мне горько писать это. Но меня связывают давние и серьезные обстоятельства, которые я не могу игнорировать.
Дело в том, Кевин, что в моей жизни уже есть некто, к кому я очень привязана и о ком я вам не говорила. Вы появились как раз в то время, когда в силу различных обстоятельств я не могла найти выхода из сложившейся ситуации и на какое-то время позволила себе поверить, что обрела свободу. Признаю, с моей стороны было жестоко подобным образом обращаться с вами, и я искренне сожалею о своем поведении».
Молли остановилась и с печальным удовлетворением перечитала написанное. Все было изложено так искусно, что полностью соответствовало истине, хотя он не сможет не сделать вывод, совершенно противоположный тому, что она подразумевала.
«Смысл лжи заключается в настойчивом стремлении обмануть», — любила приводить цитату Селма, и Молли слишком хорошо понимала, что ее мать имела в виду. Тем не менее, если она сможет выкарабкаться из этого ужасного положения, лишь прибегнув к очередному искажению истины, ей придется поздравить себя. Помрачнев, она вернулась к письму.
«…Я понимала, что должна была гораздо раньше ввести вас в курс дела, но не смогла отказать себе в удовольствии проводить с вами время. Будь я свободна, я была бы только рада развитию наших отношений. Но поскольку это не так, не имеет смысла и дальше делать вид, что у них есть будущее».
Лицо Молли сморщилось, и по щеке скользнула одинокая слезинка. Она нетерпеливо смахнула ее и заставила себя продолжить.
«Я не имела никакого права обманывать вас и от всего сердца прошу простить меня. Пожалуйста, пожалуйста, не звоните мне и не ищите встречи, потому что ваши усилия принесут мне лишь боль и страдания. Я возвращаю подаренные вами серьги. И прошу вас, еще раз примите мои самые искренние извинения».
Глядя на слова, заполнившие страницу, Молли испытывала отчаянное стремление дополнить их еще одним предложением.
— Я люблю вас, Кевин, — шепнула она. — И это в самом деле так.
Конечно же, она ни за что ему в этом не признается. И все же она чувствовала, что должна добавить еще кое-что. Она не могла не сделать этого и ради него, и ради себя, тем более что это было последнее из того, что она ему скажет.
«Несмотря на мою просьбу, я хочу, чтобы вы знали, как мне тяжело писать вам, Кевин. Вы в самом деле изумительный человек. Вы удивительно привлекательны и не только внешне. Откровенно говоря, я никогда не встречала никого подобного вам».
Молли понимала, что на этом должна поставить точку — или ей угрожает опасность потерять самообладание. Она торопливо подписалась, нашла конверт, на котором написала адрес офиса Кевина в даунтауне. Затем, взяв серьги, приникла к ним долгим поцелуем и, бросив на них последний печальный взгляд, вложила в конверт вместе с письмом и запечатала его.
В понедельник утром Молли долго мялась у почтового ящика рядом с магазином. Письмо было у нее в руках, но ее охватила паническая нерешительность. Если бы только был какой-то иной путь…
Но она понимала, что ей не оставалось ничего другого, как решиться. Перед ней было только две возможности: или опустить письмо и положить конец этой глупой истории с возможным минимумом неудобств для них обоих, или продолжать поддерживать отношения с Кевином, но тогда ей придется выложить ему всю унизительную правду, которая потребует от нее объяснений, почему же она соврала ему в первый раз. Тогда он преисполнится к ней презрением и так или иначе вежливо даст понять, что хотел бы положить конец этому дурацкому фарсу.
