Джоанна Бак - Дочь Лебедя
— Первое, что я должен сделать утром, — это позвонить тебе, обычно говорили они. Джеральдина писала мне длинные письма о своем весеннем (летнем) саде и тому подобном.
Мне кажется, тебе будет приятно узнать, что мы назвали малышку Джулией, написала она мне. Меня от этой новости передернуло. Джеральдина заехала ко мне как-то летом, пригласила на чашку чая в кафе. Она купила мне книгу о Беллини. Мы обе уверены, что Джулия хотела бы именно этого.
Американцы были совершенно другими. Приезжали мужчины, знавшие Джулию еще в юности в Нью-Йорке, «до всех этих европейских дел». Были богатые матроны, посещавшие вместе с ней школу. Они казались мне такими допотопными из-за своих традиционных светлых крашеных волос и бежевых туфель. Эти ее сверстницы выглядели гораздо старше Джулии!
Они останавливались в больших отелях и приглашали меня на бокал вина. Им хотелось выплакаться, и, еще не сделав первого глотка, они заливались слезами, а потом и я тоже начинала плакать.
— Так рано, — говорили они. Миссис Поумренд, лучшая подруга Джулии, когда они были подростками, открыла свою коричневую сумочку из кожи ящерицы и дала мне стодолларовую бумажку. Я попыталась вернуть ее назад.
— Мне не нужно, — объяснила я.
— Я хочу это сделать ради Джулии, — сказала миссис Поумренд. — Пожалуйста, купите себе что-нибудь!
Я посмотрела на другие столики в баре отеля, там сидели выхоленные проститутки, с зачесанными назад волосами и хорошо одетые. Они сидели в компании с лысыми потертыми мужчинами в ярких галстуках. Миссис Поумренд прижала к глазам платок, я тоже плакала. Я убрала ее деньги. Сто долларов за мои слезы. Мне казалось, что проститутки получали свои деньги за более достойное и менее болезненное занятие. Я плакала, сочувствуя убитой горем миссис Поумренд…
Гораздо легче быть в роли девушки по вызову, чем рыдать по заказу незнакомого мне человека. Для любых незнакомых мне людей из прошлого Джулии. Мне нравилась идея стать такой красивой, что кто-то захочет купить твою любовь. Но мне хотелось бы, чтобы меня купил знаток, а не случайный покупатель, скинувший семейное бремя всего на несколько дней.
Множество американцев приезжали поздней весной и в конце лета, они расспрашивали меня о подробностях смерти Джулии и что делает теперь Тревор Блейк, что случилось с домом. Они спрашивали насчет отца, и, когда я отвечала, что с ним все в порядке, у них на лицах появлялось понимающее скептическое выражение. Я получила еще сотню долларов от пары, которая приехала из Флориды. Мне стало казаться, что траур может стать неприятно прибыльным.
— Ваша тетка любила Лондон, но ей следовало бы вернуться домой, — обычно говорили все они мне.
Я возвращалась домой после этих визитов обессиленная и ложилась, обняв подушки из дома Джулии, переехавшие сначала в квартиру отца и потом ко мне.
6
За неделю до годовщины смерти Джулии я послала в лондонскую «Таймс» объявление и оплаченный заказ на этот номер газеты. Объявление было следующего содержания: «Дж. Э. С любовью и памятью». Вот все, что я осмелилась написать, и без всякой подписи. Мне хотелось, чтобы вспоминали ее, а не меня. Если кто-то из ее друзей прочтет газету в этот день, они все поймут, и, может, подумают: кто же вспомнил о ней раньше их? Двадцать седьмого января был жуткий черный день, из-за тумана был закрыт аэропорт, и газеты не прибыли из Лондона. Я узнала это в первом же газетном киоске, и была очень расстроена. Может, попозже днем, сказала мне продавщица, глядя в небо.
Мне пришлось провести весь день, отыскивая нужный реквизит для съемок модной одежды, которые мы должны были делать вечером. Пришло время представления новых коллекций одежды, и Делаборд вынужден был работать с шести вечера до следующего утра. Но на этот раз ему потребовались для съемок животные.
— Дикие животные, крупные и мелкие, хорошенькие, в натуральную величину, настоящие животные и чучела, — так он объяснил мне свое задание.
Я провела день, мотаясь от мастерской таксидермиста, изготовлявшего чучела, к газетным киоскам. Я забрала чучело антилопы дик-дик и детеныша зебры. Между прочим, поинтересовалась, от чего может умереть детеныш зебры.
— Эти животные не доживают до естественной смерти, — объяснил мне таксидермист.
Потом я достала медведя и тигра и пару полуоблезлых леопардов в красных ошейниках, у одного из них не хватало глаза. Люк вел фургончик, заполненный животными. Я просила, чтобы он останавливался у каждого газетного киоска.
— О тебе должны писать в газетах? — спросил он, и я ответила «нет». Студия была расположена в старом еврейском квартале. Когда мы приехали, жильцы вышли на улицу, чтобы посмотреть, как Люк будет выгружать целый зоопарк мертвых животных.
— Никаких румян, — сказал Делаборд, стоя у дверей гримерной. В тот вечер у моделей были светлые волосы и водянистые глаза цвета водопроводной воды. Ему хотелось, чтобы они выглядели измученными, с размытыми чертами лица, почти невидимыми! Я вспоминала о Джулии, когда готовила манекенщиц. Я высморкалась и увидела, как модель брезгливо отпрянула от меня, я в это время красила ей губы кисточкой.
— Не волнуйтесь, — сказала я ей, — я не заразная!
Материя нарядов напоминала шкуры тигров, змей и леопардов. Я поняла, чего добивался Делаборд, и стояла в углу студии, думая, какой же он умница, и смотрела на мертвых животных и живые движущиеся туалеты.
Я вернулась домой в половине шестого утра, а проснулась в одиннадцать. В киоске был номер лондонской «Таймс», вчерашний выпуск. Я на всякий случай купила две газеты и прихватила их с собой в кафе на углу моей улицы. Я осторожно уселась за столик, опасаясь, как бы не намочить газету. У меня сильно забилось сердце. Четким шрифтом было напечатано: «Дж. Э. С любовью и памятью». Меня даже прошиб пот, когда я перечитала еще раз. Эти слова, казалось, были ближе ко мне, чем вся остальная страница. Я забыла, что это я постаралась, чтобы они появились здесь. Они стали посланием Джулии мне, а не только моим посланием к ней! Послание было таким ясным, его ни с чем невозможно было спутать. Все в Лондоне должны были увидеть его. Мне было интересно, кто же прочитал его. Я надеюсь, что Тревор Блейк, увидев его, рыдал. Мне так хотелось показать это кому-нибудь. Я позвонила Сильви.
Сильви сказала «да», но часом позже, и в другом, более элегантном баре.
— Мне кажется, что тебе не стоило делать это.
На ней было старое пальто ее матери, с меховым воротником. Мы пили горячий шоколад.
— Посмотри, — сказала я ей, показывая газету, — как будто она разговаривает со мной.
