Наталия Вронская - Дороже жизни
Меж тем палач выплеснул на заключенного ушат ледяной воды, для этого специально стоявший у дверей. Плещеев пришел в себя, его подняли и поддерживали с обеих сторон, чтобы не завалился он снова, палач и его подручный.
Шувалов, молча поглядывая на офицера, думал о том, что этот человек так слаб и, быть может, не пыткой, а чем другим, например, уговором тут вернее будет подействовать. По крайности — для начала.
— Посадите его, — велел Шувалов.
Плещеева ловко усадили на скамью, напротив Шувалова.
Скажи мне, ибо честный твой ответ избавит тебя от многих мучений, что за слова ты говорил будто бы о том, — тут граф глянул в бумагу, которую ему подали в самом начале, — что невеста твоя — царская племянница? Ведь говорил?
— Говорил, говорил, — забормотал Плещеев.
— Зачем ты это выдумал? — резко спросил Шувалов.
— Я не выдумывал… Это она, ее слова…
— Чьи слова?
— Наташины…
— Кто она?
— Дочь Обрескова Петра Николаевича…
— Как же ты поверил этим словам, если знаешь, кто ее родители?
— Они ей не родители… Она приемная у них дочь…
Шувалов замолчал. Мальчишка, испугавшись, похоже, говорил правду… Однако с его слов графу померещилось…
— Чья же она дочь? Что она говорила тебе?
— Что она дочь… Нет, внучка царевны Натальи Алексеевны…
— Та-ак! — Шувалов вроде бы даже обрадовался от подобного сообщения.
— Значит, она утверждала, что является особою царской крови?
— Да.
— А чего она хотела от тебя?
— Ничего…
Плещеев был окончательно раздавлен. Сначала он не понимал сути вопросов и своих ответов, но теперь, припомнив все опасения Наташи, медленно прозревал. Он начинал понимать, к чему ведут все эти вопросы и могут привести его ответы.
— А не было ли у означенной девицы Обресковой каких умышлений?
— Каких… Каких умышлений?
— Противу власти? Противу Ее Величества?
— Нет, не было…
— Не было? А заговор вы разве не составляли, дабы императрицу свергнуть, а оную девицу на престол усадить?
— Нет… Нет! — крикнул Александр. — Не было этого! Да как это возможно, у нее права такого нет!
— Верно, права нет… А умысел был, — продолжал граф. — Сознайся чистосердечно, и тебе выйдет послабление.
— Нет, нет! Не было этого!
Шувалов сделал знак палачу и тот потащил молодого человека к дыбе.
«Я стерплю, я стерплю», — твердил себе Александр, но когда его во второй раз подняли над полом и он услышал хруст своих суставов, которые выворотило совсем назад, Плещеев не выдержал.
— Было, было, — захрипел он.
— Пишите, — указал Шувалов.
Плещеев указал и заговор, и злоумышление, когда после третьего раза отлили его ледяной водой.
По законам положено было пытать всего три раза, но ежели заключенный речи переменял, то пытки должно было употреблять до тех пор, пока с трех пыток одинаково не скажет.
Плещеева вынесли без чувств из пыточной камеры.
И караульных послали в дом Обресковых, за Натальей Петровной…
11
Когда солдаты пришли за Наташей, в доме поднялся страшный переполох, Аграфена Ильинична не вынесла, сомлела, и дворня носилась вокруг нее. Петра Николаевича дома не было, объяснить и защитить женщин некому было.
Наташа держала себя в руках: только яркий румянец, а затем сменившая его бледность выдавали ее состояние. Ей позволили только накинуть верхнее платье и не медля увезли из дому.
В карете она, все-таки не выдержав, потеряла сознание и очнулась уже на соломенной подстилке в камере.
Тут у нее была возможность поразмыслить обо всем произошедшем. Холод и сырость пробирали ее до костей, она стала дрожать и услышала, как ее собственные зубы стали выбивать дробь. Она поднялась с пола и пересела на низенькую лавку, стоявшую у стены.
И вот только туг Наташа испугалась по-настоящему, хотя она только предполагала причину своего заключения, но пока не могла быть ни в чем уверенной.
Через некоторое время, которое показалось ей вечностью, дверь отворилась, и в ее камеру взошел караульный, неся с собою низкий табурет. В Наташе проснулась робкая надежда, что сейчас все объяснится и, быть может, это страшное происшествие рассеется как дым.
Караульный меж тем вышел, и вошел мужчина в богатом камзоле и парике, со странно дергавшимся лицом. Он уселся на табурет и пристально взглянул на девушку.
— Догадываетесь ли вы, сударыня, о месте вашего пребывания? — медленно проговорил он.
— Нет, — только и имела силы ответить Наташа.
— Тайная канцелярия… А я — граф Шувалов…
Наташа вспомнила, что говорили при дворе об этом человеке, не знавшем ни к кому жалости, и теперь просто умирала от страха, вглядываясь в странное лицо Шувалова.
— Зачем я здесь? — пробормотала девушка.
Шувалов усмехнулся.
— Ты, что ли, подговаривала Плещеева занять трон? — неожиданно спросил он.
— Я? Трон? Это неправда…
— А он говорил, что ты… Что будто ты — царская племянница и хотела занять принадлежащее тебе якобы по праву место… Это было?
— Нет, нет… Я не говорила этого…
— Значит, все неправда… Плещеев говорил, что есть у тебя некие доказательства твоей причастности к царскому роду.
Наташа замерла. Вот о чем ее предупреждали и мать, и Нарышкины. Вот теперь она поплатится за все: за глупость свою, за доверчивость. Но как мог Александр все это рассказать? Он же клялся сохранить все в тайне.
— Такие вещи, — внезапно произнес Шувалов, — держатся в тайне. Любовник твой в хмельной компании хвастал, что роднится с царской фамилией. А тут, под пытками, доложил то, о чем умолчал ранее…
— Под пытками…
Строки из письма матери так страшно материализовались и вступили в жизнь, как пророчества. Теперь и ее ждала страшная участь.
— Да, под пытками люди становятся ох как разговорчивы… Но ты не бойся, пока я пришел только поговорить с тобой. В комнате твоей произведен был обыск и найдены некие бумаги, которые говорят…
Шувалов вгляделся в бледное лицо собеседницы.
— …Которые говорят о твоем происхождении. Если это ложь, то за такую ложь положено отвечать… Ежели правда, то и за это придется ответить. Сложное дело, — прибавил он. — Решать его будут те, до кого оно напрямую касается.
Граф поднялся.
— Пока ты, сударыня, будешь находиться здесь, а дело твое будет разбираться… Да, разбираться… И не мною…
Он отвернулся, не дожидаясь никакого ответа, и медленно вышел из камеры. Караульный зашел и вынес табурет.
