Джейн Арбор - Море цвета крыла зимородка
– Вы только выращиваете пробку и продаете? Ничего из нее не изготовляете?
– Нет. Мы просто растим на продажу. – Он хлопнул рукой по стволу. – Деревья на этом участке предназначены для второй обдирки и дадут нам кору лучшего качества, чем та, что была снята первый раз семь лет тому назад. Для третьего раза деревья будут готовы не раньше чем лет через десять: они живут и дают кору двести лет, а лучший съем – приблизительно в сто лет.
– И это при том, что вы начинаете снимать кору, только когда они достигнут двадцатилетнего возраста или что-то около того. Выходит, чтобы дождаться полноценного урожая, надо потратить на это целую жизнь?
– Точно. Но ведь ничего не случается по мановению руки, и никто не начинает на пустом месте, дожидаясь, пока деревья на плантации дорастут до зрелости.
– Кто-то когда-то должен же был начать с нуля, – улыбнулась Роза.
– Конечно. Применительно к нашему случаю, род Сент-Ги восходит ко временам еще до крестовых походов. Факт, который помогает, как вы понимаете, если счет идет уже не на года, а на поколения. И не вызывает сомнений, что тот, кто заложил первую плантацию, рассчитывал, что его сын дождется, когда из желудей вырастут полноценные деревья, а уж внуки и правнуки – тем более.
– И что, в роду Сент-Ги всегда были сыновья?
– Вплоть до нынешнего дня – всегда, да и сейчас нет причины бояться, что их больше не будет. Если не сыновья, то хотя бы внуки.
– Да, пожалуй, – согласилась Роза.
Когда они возвращались к машине, она поймала себя на том, что размышляет – каким он может оказаться жестоким, если его сын, подобно Блайсу, выкажет полное пренебрежение к наследственному выращиванию пробкового дуба. В это не хотелось верить, и Роза не могла не пожелать, чтобы Сент-Ги относился терпимее к такому вопиющему нарушению вековых традиций, как бы больно ему ни было, и вообще был добрее к людям, чьи взгляды на жизнь отличаются от его собственных.
На обратном пути в Мориньи, возле самого въезда в шато, на склоне холма им встретился другой автомобиль. Обе машины остановились. Флор Мичелет, сидя за рулем, наклонилась, чтобы протянуть руку Сент-Ги, и вопросительно вскинула бровь в сторону Розы.
Сент-Ги объяснил, что Роза находится в командировке.
– Пробка для нее – дело новое, поэтому я предпринял ознакомительный тур под моим руководством по своим владениям. Конечно, я не забыл, что ты обедаешь с нами, хотя надеялся вернуться к твоему прибытию, – сообщил он Флор.
Ее глаза прищурились вслед томной снисходительной улыбке.
– Никак защищаетесь, mon ami? С чего бы это? – Еще один взгляд в сторону Розы. – Нам с вами, мадемуазель, следует держать в тайне секрет нашего пола: пока мы в себе уверены, не стоит особенно тревожиться по поводу соперницы. А вот если не уверены в себе, то надо знать, как никому другому, какие женщины нравятся нашим мужчинам и кого следует опасаться в первую очередь. – Затем Флор вновь обратилась к Сент-Ги: – Поэтому я могу позволить себе заявить, что не против и обождать, пока ты проводишь мадемуазель домой. Каюсь в том, что явилась ранее назначенного срока. В случае, если у тебя будут и другие кандидатуры, хочу заранее показать тебе список гостей, которых думаю пригласить к себе на вечеринку, когда открою виллу в конце месяца. Полагаю, ты сочтешь нужным добавить к моему списку имена тех, кого бы тебе хотелось видеть в числе приглашенных.
– Да, возможно… – Сент-Ги посмотрел на часы. – Еще четверть часа – и я присоединюсь к тебе.
Он вскинул руку в приветственном салюте, Флор напутственно улыбнулась в ответ и слегка кивнула Розе со словами «Au revoir».[7]
Затем машины разъехались.
Две недели спустя Роза в одиночестве сидела за прилавком, когда в магазин вошла Флор Мичелет, оказавшаяся в тот день единственной посетительницей, хотя и не покупательницей.
От Блайса девушки уже знали, что она совершает сезонный тур из Граса в Мориньи. На Флор было менее формальное одеяние, нежели виденное Розой до сих пор: штаны в обтяжку, свободного покроя рубашка, сандалии на босу ногу, а длинные волосы подхвачены лентой в конский хвост. Она сняла темные очки, предложила сигарету и справилась о местонахождении Сильвии.
Роза объяснила, что та отправилась к морю, поплавать вместе с Блайсом.
– Выходит, она в состоянии плавать после случившегося с ней?
– О да. Хирурги говорят, что ей это только на пользу, хотя Сильвия быстро устает и боится плавать одна.
– Ну, с Блайсом она будет в безопасности… до тех пор, пока они в воде.
Роза слегка нахмурилась.
– Разве это справедливо по отношению к Блайсу? – возразила она. – Он сама доброта по отношению к Сильвии… к нам обеим.
Флор охотно согласилась:
– О, он, конечно, добр… к Сильвии. Доброта ему ничего не стоит, а он ловкий малый, этот Блайс. От него не могло ускользнуть, что нежность к вашей младшей сестре завоюет ему вашу благосклонность, а именно это, насколько могу судить, сейчас у него на уме…
Смущение мешало Розе связно выговаривать слова.
– Блайс не питает ко мне ни малейшего интереса… в этом смысле, – начала она отрицать. – И если бы я думала, что он неискренен в своих симпатиях к Сильвии…
– Вы бы в негодовании наморщили свой хорошенький носик? Не стали бы поощрять его поползновения забирать ее с собой, когда вы заняты здесь и не можете сделать этого сами? Ну и как это выглядело бы – мудрым… или же добрым с вашей стороны? Не говоря уже о том, что для самой Сильвии подобное поведение могло бы показаться ревностью?
– Я? Ревность? К Блайсу? Да он самый последний, кого я…
В глазах Флор вспыхнуло и тут же погасло некое выражение, из-за своей мимолетности не поддающееся анализу.
– Итак… выходит, уже есть самый первый, кого вы ревнуете больше прочих? – Ее смешок был коротким и обезоруживающим. – Но надеюсь, не здесь? О, я в некотором роде слежу за вами, что – не могу не признаться – является бестактностью с моей стороны. И конечно, только неподдельный восторг Блайса, с которым он отзывается о вас – не о Сильвии, заметьте, – заставил меня сделать вывод, к кому он питает подлинный интерес. Хотя, возможно, я и ошибаюсь…
– Вы сказали, что он говорит с вами обо мне?
– Да, всякий раз, когда может перевести разговор на вас. Даже в ущерб собственным интересам. Например, говорил ли он вам о своих трудностях из-за отсутствия капитала и земли, мешающих осуществлению его проекта?
– Да, говорил.
– И вне всякого сомнения, вы помните, как я чуть ли не из-под палки вынуждала его быть милым с девушкой, чей отец мог бы оказать существенную помощь в реализации этих дорогостоящих планов? За месяц, за неделю, даже за несколько дней до вашего прибытия в Мориньи он буквально зубами бы вцепился в такой шанс. А вы знаете, как он вел себя за ленчем в тот день? Рассыпался в панегириках… вашим взглядам, предприимчивости, чувству юмора и лишь изредка упоминал о Сильвии. После чего вряд ли у кого-либо вызовет удивление, если Клод Одет покажет ему кукиш. Что, по сути дела, оставит Блайса с тем, что у него сейчас есть, – то есть ни с чем.
