Раиса Рябцева - Влюбить в себя
— Но все-таки, пойди с кем-нибудь поговори. Вот же Шефнер рядом с тобой.
— А о чем я буду с ним говорить?
— Не знаю, — пожала плечами Анастасия, — спроси у него совета.
— Какого совета? Что это тебе взбрело в голову? Подумай сама, как я буду выглядеть? Приставать к Шефнеру, просить его благосклонности. Нет, я не знаю…
— Но ведь ты — начинающий драматург. Неужели тебе не о чем с ним поговорить?
— Да ну его, — коротко ответил Никита и отвернулся.
— Не хочешь, не надо, я сама с ним поговорю. Только потом не жалуйся, что тебя не замечают.
Настя направилась к известному писателю, а Никита задержался. К нему немедленно подошел какой-то слащавый тип и, теребя Шилова за пуговицу, стал заглядывать ему в глаза и рассказывать ему о том, как мучительно мужское одиночество. Никите тут же показалось, что общение с Вадимом Шефнером гораздо предпочтительнее, и он уже без особых колебаний направился следом за Настей, оставив своего собеседника в недоумении.
— Знаете, — говорил тем временем известный писатель Анастасии, — часто люди приносят свои вещи и говорят с такой как бы небрежностью: «Прочтите»; а на самом деле все они хотят услышать только одно: «Мне очень нравится».
— Но ведь каждый начинающий писатель хочет услышать одобрение, иначе он бросит свое занятие и будет делать что-нибудь другое.
— Часто так и должно быть. Если нет таланта, то зачем мучить себя и других?
— А если талант есть, и все об этом говорят? Но человек просто… стесняется, что ли?
— На месте женщины, — хитро улыбнувшись, сказал Шефнер, — я бы поступил проще. Вам необязательно читать то, что он пишет, нужно просто говорить ему, что это хорошо. Мужчине важно знать, что его любят.
Именно в этот момент к ним подошел Никита. Настя представила его и тут же ретировалась, чтобы не смущать Никиту своим присутствием. Она присоединилась к соседней компании, искоса поглядывая на Никиту.
— Э… — растерянно глядя на Шефнера, сказал он, — я… давно заметил то, что вы здесь, и вот решил поговорить… э…
Потом он умолк, бессмысленно глядя на полупустой стакан.
— Вы, конечно, известный человек… наверное, очень занятой… Я, конечно, читал ваши книги… это очень хорошо написано…
На лице Шефнера отразилось выражение безграничной скуки. Он просто не понимал, чего от него хочет этот рыжеволосый молодой человек.
— Э… я тоже пишу. Я написал одну пьесу…
Его собеседник, наконец, не выдержал и, вежливо улыбнувшись, сказал:
— Извините, мне нужно в туалет.
На этом разговор был закончен. Настя тут же подскочила к Шилову.
— Что случилось?
— Нет, нет, ничего, — деловито ответил он, — все нормально.
— На тебе лица нет.
— Нет, все хорошо, — бодрился Шилов.
— Может, ты есть хочешь? Или пойдем прогуляемся? Здесь очень хороший воздух.
— Я не хочу, — уныло ответил Никита и с оскорбленным видом уселся в углу.
Отдых был безнадежно испорчен, но Анастасия не винила в этом Никиту. Ей было просто обидно. Тогда она еще многого не понимала.
Их отношения приобретали странный характер. Настя взрослела, а Никита продолжал оставаться большим ребенком. Он капризничал, когда его долго не хвалили, дулся по пустякам и подозревал Анастасию в том, что у нее роман с Запольским.
Что же оставалось делать Анастасии? Иногда ей казалось, что отношения между ней и Никитой напоминают роман между домашней и дикой птицами, между двумя генетически похожими, но разными существами. Счастливый союз между ними невозможен в принципе, но что-то притягивает их друг к другу, несмотря на разницу в видении мира. Домашняя птица должна сидеть в клетке, а дикая лететь на волю. Однако этого не происходит, и они по-прежнему живут рядом. Вот так…
Вскоре Никита отправился в Москву. Это случилось после еще одного звонка Сергея Лисичкина, который сказал, что нашел театр и людей, готовых финансировать постановку его пьесы. Шилов решил ехать немедленно. В одно прекрасное утро он собрал вещи и сказал Насте, что ему необходимо обязательно уже к вечеру быть в столице.
— Ты надолго? — спросила Настя?
— Пока не знаю. Может быть, на несколько дней, а может быть, придется задержаться.
— А как же институт?
— Плевать! Кому нужен этот институт, если у меня будет первая постановка.
Настя стояла у окна, рассеянно глядя на улицу.
Наверное, это, действительно, необходимо. И все-таки на душе у нее скребли кошки.
— Я вижу, ты совсем не рада.
— Нет, нет, — торопливо ответила она, — это, конечно, очень здорово.
— Если получится, то я попробую договориться, чтобы тебе дали роль.
— В этом нет необходимости, — сухо ответила Настя. — Актриса из меня никудышная.
Никита почему-то никак не прокомментировал эти слова.
— Я понимаю, что для тебя это очень важно… — сказала она, водя пальцем по стеклу.
— Да, это очень важно. Настя, я буду скучать по тебе.
Она горько усмехнулась.
— Ты говоришь так, как будто едешь не на несколько дней, а навсегда.
Он подошел к ней сзади и осторожно обнял за плечи.
— Глупая, конечно же, это не так. Я только сделаю свои дела и вернусь.
Они поцеловались, но в этом поцелуе не было прежней нежности и теплоты. Настя понимала, что в их жизни наступает новый период. Но пока она не могла осознать всей глубины происходящих перемен.
Они распрощались, скорее, как друзья, а не как влюбленные.
Лисичкин снимал в Москве квартиру. Там же поселился и Никита. Дела с постановкой оказались не такими простыми, как казалось раньше. Пьесу нужно было переработать, решить вопросы со спонсорами, выбрать актеров на главные роли. Все это затянулось вначале на несколько недель, а потом и месяцев.
Настя перебралась жить к родителям. Никита иногда звонил из Москвы, рассказывал о том, как идет работа. Но эти разговоры по телефону не могли заменить им живого общения. Настя проводила много времени в обществе Запольского. Но объяснялось это не ее чувствами, а желанием разогнать тоску после отъезда Никиты.
Шилов, когда она упоминала фамилию Запольского в разговоре с ним, начинал нервничать и злиться. Настя пыталась убедить его в том, что это ровным счетом для нее ничего не значит, и это вызывало у Никиты еще большую ярость. Настя понимала, что он ревнует, но в этом было больше его собственной вины. После этого разговоры быстро заканчивались, и у Насти на душе осталось неприятное ощущение.
Никита вел себя так, как будто уличил Анастасию в неверности. Но ведь формально она ничем не была ему обязана. И это угнетало ее еще больше.
