Раиса Рябцева - Влюбить в себя
— Никита!
В квартире было тихо. «Странно, кажется, Шилов никуда сегодня не собирался».
Настя сбросила туфли, минуту постояла у зеркала, а потом, тяжело вздохнув, прошла по узкому коридорчику в комнату. Здесь ее оглушили радостные вопли.
— А вот и сама именинница!
В комнате за накрытым столом сидели несколько человек, общих друзей Никиты и Анастасии.
Черт побери, все-таки это было приятно!
Настя не удержалась, бросилась на шею Никите и крепко поцеловала его в губы. Гости дружно зааплодировали.
— Горько! Горько! — кричал кто-то.
— До свадьбы еще далеко, — со смехом ответил Никита. — Доставайте-ка свои подарки.
Поздно вечером, после того, как гости, наконец, разошлись, Никита лежал в постели, закинув руку за голову. Настя задерживалась в ванной.
— Ну где ты там? — нетерпеливо крикнул он. — Я уже извелся!
— Примеряю твой подарок, — откликнулась она.
Спустя минуту Настя вышла из ванной в потрясающе соблазнительном черном белье. Это был подарок Никиты.
На ней были полупрозрачные лифчик и трусики, пояс с подвязками и чулки. Все это невероятно шло к ее фигуре.
Шилов даже присвистнул от изумления.
— Ты выглядишь, как настоящая секс-бомба, — ошеломленно пробормотал он.
— Благодаря тебе, — улыбнулась Настя.
Он тут же откинул полог одеяла и тихонько похлопал по подушке.
— Иди сюда.
Настя рассмеялась.
— Жалкий, низкий эротоман, — с легкой укоризной сказала она, — хоть бы раз в жизни подарил мне свитер или сережки.
— Какой еще свитер? — недоуменно переспросил Шилов. — Какие сережки? Зачем тебе эта ерунда?
— Но все твои подарки я вынуждена носить только в спальне.
Она погасила свет и нырнула в горячие объятия друга.
Анастасии хотелось наслаждаться любовью до самого утра, но Никита закончил все непривычно быстро. Кое-какие подозрения мелькнули в голове у Насти, но она быстро отогнала прочь неприятные мысли, стараясь не портить себе эту ночь.
Никита скоро заснул, а перед глазами Анастасии проплывали картины из их общего прошлого. Она вспоминала о том, как Авенир Запольский впервые пригласил ее к себе в театр, чтобы показать одну из своих постановок. Потом они поехали в ресторан, где Запольский не сводил с нее глаз. Ей было очень неудобно, но пока дальше взглядов их отношения не заходили.
Собственно, и отношений никаких не было. Анастасия по-прежнему любила Никиту, встречи с Запольским были для нее чем-то вроде деловых свиданий. Он рассказывал о своих планах, говорил, что непременно возьмет Анастасию на роль в новом спектакле, перед расставанием целовал руку, и вообще, был очень вежлив и предупредителен. Увидев фотографии, которые делала Настя, он долго восхищался ими и уверял, что у нее настоящий талант.
Анастасия склонялась к тому, что это не более, чем комплименты. Однако она не могла не отметить, что Запольский умен, тонко чувствует настроение собеседника и умеет найти к нему подход. Правда, кое-какие вещи в нем показались Анастасии странными, но по-другому, наверное, и не могло быть. В конце концов, любой творческий человек имеет право на странности.
Никита подробно расспрашивал ее о встречах с Запольским, не скрывая своей нервозности. Однако на вопросы Анастасии о причинах этой нервозности Никита отвечал, что это вызвано его собственными творческими проблемами.
— Что с твоей пьесой? — спрашивала она. — Никаких отзывов не было?
— Пока нет.
— Из Москвы не звонили?
— Нет. Откровенно говоря, я даже не знаю, что это значит. Пока подожду.
Через пару недель из Москвы позвонил Лисичкин. Настя как раз была дома и присутствовала при этом разговоре. Сергей сказал, что прочитал пьесу Никиты, и она показалась ему нормальной. Но он хотел бы перечитать ее еще раз.
— Как это? — не понял Никита. — Она тебе понравилась или нет?
— Да, — ответил Сергей.
— Ты как-то неуверенно говоришь об этом.
— Раньше она мне нравилась больше.
— Вот это уже что-то более определенное.
— Знаешь, некоторые сцены выглядят очень убедительно, но…
— Что — но?
— Если бы ты был здесь, на месте, мы могли бы более подробно это обсудить. Я показал твою пьесу одному режиссеру, но он… как бы это тебе сказать… он не верит, что этот автор на самом деле существует.
— Он не верит, что я существую?
— Ну… он думает, что это я написал. Тебе нужно самому приехать сюда и поговорить с ним. Думаю, что у тебя есть шансы получить постановку.
— Но почему я обязательно должен ехать в Москву? — нервно спросил Никита. — Может быть, мою пьесу поставят здесь?
— Похоже, ты не совсем понимаешь, что пишешь. Ты спрашиваешь о пьесе меня, хотя я не режиссер. Послушай, я приехал сюда, у меня все складывается нормально. Ты тоже можешь пробиться в настоящий театральный мир. Приезжай, вдвоем нам будет легче.
— Но я не могу бросить свою учебу здесь, Настю. Ладно, я сейчас не готов тебе ответить. Перезвони мне через недельку.
Никита с удрученным видом положил трубку.
— Что он говорит? — спросила Настя.
— Хочет, чтобы я ехал в Москву.
— А ты сам этого хочешь?
— Я еще не знаю. Он уверяет меня, что там мою пьесу могут поставить.
— А как же мы, наша учеба, планы?
Никита вспылил.
— Я же еще ничего ему не ответил! — нервно воскликнул он. — Мне надо подумать.
Как-то на выходные Запольский предложил Анастасии вместе с компанией выехать за город.
— У меня дача недалеко от Соснового Бора, будет очень много интересных людей. Тебе это, наверняка, понравится.
Это было слишком смелое предложение, и Настя сразу же отказалась.
— Нет, нет, я не могу. Я, может быть, и хотела бы, но не могу. У нас с Никитой собственные планы на эти выходные.
— Но почему? — настаивал Запольский.
— Мы с Никитой хотели отдохнуть вдвоем.
— Но ведь там будет здорово. Он ведь у тебя драматург, ему надо общаться с людьми из мира театра. Возьми его с собой.
— Я не знаю…
— Вы ведь и так целыми днями вместе. Ну, не можешь расстаться с ним, не надо. Давайте поедем вместе.
Анастасия в конце концов уступила уговорам Авенира Запольского, и теперь дело оставалось за малым. Никита, как она и ожидала, с самого начала ответил резким отказом на предложение поехать на дачу Запольского.
— На эти выходные я хочу поработать над пьесой, — сказал он.
— Твоя пьеса никуда не денется, поехали. Тебе будет полезно встретиться с этими людьми.
— Какими еще людьми? — скептически спросил Шилов. — Этими сексуальными меньшинствами из театральной богемы?
