Джанет Иванович - Жена по найму
— Ты правильно поступила, все рассказав, негоже начинать семейную жизнь с секретов.
С невольным стоном, вызванным как его словами, так и его действиями, она отдернула руку, засунув ее поглубже в карман шортов.
— Ты и правда «Наказание Скоджена»!
— Нет, физически я созрел раньше, чем эмоционально.
— Ты уверен, что и сейчас созрел? Большинство людей уже женаты, а ты делаешь вид. По-моему, в этом есть какая-то незрелость, по крайней мере, по мнению большинства.
— Ты не права, — он сзади положил ей руки на плечи, — хотя, может, в этом и есть что-то, — и коснулся губами волос на затылке.
— Иди вперед, — сказала она, чувствуя сладкую дрожь в спине.
— Черт, — он повернул ее лицом к себе и притянул в объятия. Его руки блуждали по ее спине, ртом он поймал ее рот, раздвигая языком слабо сопротивлявшиеся губы. Почувствовав ее податливость, Хэнк потерял над собой контроль, джинсы стали тесны.
— Мы и вправду могли бы пожениться, — он говорил серьезно, но ее эти слова привели в ярость, она приписала их его извращенному чувству юмора и вынужденному воздержанию.
— Я вижу, это удивило тебя. — Он сжал губы, чувствуя себя глупцом.
— Ничего, я привыкла.
— И это весь ответ?
— Нет, я не согласна. Теперь полегчало?
— Немного.
«Она мне не верит. Поделом старому волоките», — подумал он.
— Я думаю, ты хочешь избежать прогулки. Ты ведь страшно ленив.
— Я рад даже просто видеть тебя рядом, и говорю так не из лести или чтобы переспать с тобой.
— Ладно, «Наказание Скоджена», а как же Холли и Линда Сью?
— Они уже давно не волнуют меня — со старших классов.
— Что-то они об этом не догадываются.
— Они слишком много говорят, но мало слушают.
Глава 5
— Расскажи мне об яблоках, — попросила Мэгги, — я хочу больше знать о твоем саде.
— Всего в нем пять сортов. Сначала были только сорта Макинтоша, потом я посадил сорта Красная Паула, Императорские, Красный Деликатес. — Он сорвал маленькое зеленое яблоко. — Это Северный Шпион, яблоко, из которого я собираюсь выпекать пироги. Оно твердое и не использовалось раньше для выпечки, зато у него поздний срок созревания и оно отлично хранится.
Хэнк бросил яблоко на дорогу, и Горацио припустил за ним. Она подумала: «Он хочет утвердиться в жизни, и я смогу помочь ему, для меня это тоже шанс. Мою жизнь не назовешь цепью удач. Да, я закончила колледж, поступила на службу, но Риверсайд чуть не доконал меня». Мэгги была из тех, кто вешает свои простыни в сушилку, так как отлично знает, что они небезупречны. Книга — это ее возможность утвердиться в жизни по-настоящему. В общем, два неудачника пытаются уцепиться за свой первый реальный шанс.
Они вышли к ручью.
— Гусиный ручей, — сказал Хэнк, — мои земли кончаются здесь. Ребенком я целыми днями купался и ловил рыбу в Гусином ручье, вниз по течению расположен пруд.
Мэгги с поросшего травой берега смотрела на сияющее небо и приглушенные краски земли. Идеальное место для маленького мальчика. Она представила пасущихся коров, яблоки, Гусиный ручей, текущий по уступам, и ватагу малышей на берегу. Это и есть американская мечта! Мэгги подумала, что когда-то окраины Риверсайда были столь же живописны и тетя Китти могла девочкой гулять по окрестным фермам. Теперь там супермаркеты, стоянки, автомобили и дома, и люди, люди… А Мэгги стояла в очереди в кино, платила за хлеб в супермаркете… Здесь же она чувствовала себя наедине с природой — она, Хэнк и Гусиный ручей.
— Для меня это потрясение, — промолвила Мэгги.
— У вас в Риверсайде, что, нет коров? — И он, подойдя, обнял ее за плечи, почувствовав, как ее тело напряглось под его руками.
— Это просто дружеский жест, я решил больше не пытаться склонить тебя к близости, пока ты не изменишь свое мнение обо мне.
— Что ж, это здорово. Спасибо.
— Я не собираюсь повторять свое предложение, кому, в конце концов, охота связываться с «Наказанием Скоджена»?
Она услышала нотки иронии в его голосе. Да, он был из тех, кто мог посмеяться над собой. Но еще она подумала, что он из тех, кто может держать ситуацию под контролем. Потому надо оставаться настороже.
— Мне кажется, в городе полно женщин, мечтающих только об этом.
— Да, в основном, из-за яблок, — добавил он.
Тем временем абсолютная тьма опустилась на сад.
— Ты точно знаешь, куда идти? — спросила Мэгги.
— Конечно, ведь это мой сад, дай мне руку, чтобы я был уверен, что ты рядом.
И ее рука скользнула в его ладонь. Нет, она не боялась ни темноты, ни его сомнительной репутации; она просто любила его.
Наконец они взобрались на холм, с которого был виден дом, приветствовавший их единственным освещенным окном.
— Мы забыли запереть дверь, — сказала Мэгги.
— Я никогда ее не запираю, не знаю даже, есть ли у меня ключи.
— Но кто-нибудь может войти!
— Здесь некому ходить, разве что Бабба, так его и закрытая дверь не остановит.
— А ты сам не совершал преступлений?
Они вошли в дом, и Хэнк включил свет в прихожей.
— Обычное подростковое баловство. Я угробил две машины, угнанные у отца.
— А еще? — Они уже сидели на кухне, поглощая шоколадный пудинг, оставшийся с ужина.
— Еще езда с превышением скорости.
— Самое лучшее ты приберег напоследок.
— Да. Еще был поджог конюшни Баки Вивера. Но в этом я не виноват.
Она заметила, что ему и теперь еще неприятно об этом говорить, судя по красным пятнам, выступившим на лице. Он надолго задумался. Этот разговор заставил его заново пережить всю свою прошлую жизнь. Он хотел быть с Мэгги предельно откровенным, потому что он любил ее. Хэнк подумал, что все его детство было чем-то средним между борьбой за независимость и собственное достоинство. Он хотел обратить на себя внимание взрослых, прежде всего отца, хотел добиться признания в их глазах. Но отец не желал иметь дело ни с девятилетним мальчиком, не могущим не вылезать за линию в раскраске, ни с подростком, не способным завязать правильный виндзорский узел, ни с прыщавым семнадцатилетним юнцом. Впервые Хэнк почувствовал независимость от мнения о себе родителей лишь закалившись в матчах профессиональной хоккейной лиги. Он прервал раздумья.
— У меня был выбор — хоккей или армия, и это дело решило все в пользу первого. Однажды вечером, — он посмотрел на Мэгги, сидевшую напротив него за столом, и продолжил: — за неделю до окончания учебного года, я уговорил дочь Баки, Дженни, встретиться в пустой конюшне. У меня было полдюжины пива и керосиновый фонарь. Мы поднялись на чердак, и я зажег фонарь, так как уже стемнело. Баки заметил свет и решил, что забрался вор. Что там было красть, кроме прошлогоднего помета, ума не приложу. Но Баки, не долго думая, взял ружье и выстрелил.
