Джанет Иванович - Жена по найму
— Мама, мне уже двадцать семь лет.
— Уезжая, ты вообще ничего не говорила о том, что едешь к мужчине, а теперь сразу замужество. Дорогая, скажи мне честно, ты…
— Нет, мам, я не беременна, — она почувствовала, что у нее вновь задергался глаз.
Мейбл подозрительно покосилась на Хэнка.
— Он увез тебя либо насильно, либо обманом. Он похож на хитреца.
— Нет, мам, этот человек просто предоставил мне возможность писать книгу.
Мейбл была в шоке.
— Ты что, вышла замуж, чтобы писать книгу?
— Нет, мам, — она не хотела, чтобы мать беспокоилась о ней, но не хотела выглядеть и полной идиоткой, — вышла потому… что я этого хотела.
Хэнк подвинулся к Мэгги и обнял за плечи.
— Любовь с первого взгляда, мы поняли это, едва увидели друг друга. — Он громко поцеловал Мэгги в макушку. — Любимая, скажи маме, как сильно ты любишь меня.
— Я его очень люблю.
Однако Мейбл не выглядела убежденной.
— Не знаю, — с сомнением произнесла она.
Хэнк слегка ослабил объятия, его подбородок покоился в копне Мэггиных каштановых кудрей, голос стал серьезнее:
— Я знаю, вам это трудно понять, миссис Тун, но нам нечего скрывать от вас, и я бы хотел, чтобы вы и тетя Марвина остались здесь на несколько дней и сами смогли во всем разобраться. Я люблю вашу дочь и намерен заботиться о ней наилучшим образом.
— Полагаю, что матери этого вполне достаточно, — сказала Мейбл, — на большее ей все равно не приходится рассчитывать. Мы не будем вам мешать, ведь я знаю, — тут она улыбнулась, — что такое медовый месяц. Это — ваши дела, а мы с Марвиной поедем домой. К тому же ты, кажется, уже договорилась сделать перманент, правда, Марвина?
Хэнк выразил свою признательность. Мэгги почувствовала, что вновь тает в его объятиях. Она ничего не могла с собой поделать. И хотя он, несомненно, притворщик, но в нем был шарм, она просто не в силах противостоять его обаянию. Хэнк не только согревал ей кровь, но и душу. Это было прекрасно и одновременно грустно. Ее бесило, когда он лгал о своей любви к ней. Хэнк Мэллон — первостатейный плут.
— Ну что ж, желаем счастья, — сказали Мейбл и тетя Марвина на прощание молодоженам, садясь в машину.
— Очаровательные люди, — сказал Хэнк Мэгги, когда они остались стоять на крыльце, проводив гостей.
«Это великодушно с его стороны, — подумала она, — он мог бы сказать, что они были довольно надоедливы».
— Ты, наверное, считаешь меня плохой дочерью?
Он засмеялся.
— Нет. Я думаю, что ты хочешь стать взрослой, а твоя мать все еще считает тебя ребенком.
Она задумчиво посмотрела вдаль, потом спросила:
— Думаешь, отец даст тебе заем?
— Посмотрим. Выглядел он не слишком счастливым, когда уходил.
Он дернул ее за каштановую кудряшку.
— А ты не будешь считать себя беременной?
— Нет, не буду.
— Посмотрим.
Утро Мэгги обычно начиналось со звуков множества проносящихся мимо автомобилей, лязга мусорных баков, кашля старого мистера Кучарского, шаркающей походкой направляющегося в ванную. Все это она ненавидела, и совершенно неожиданно, именно здесь, она поняла, что этих звуков ей не хватает. Она нехотя встала, натянула поношенную футболку и серый свитер и спустилась на кухню, откуда раздавался запах свежесваренного кофе.
Хэнк уже сидел за столом. Посмотрев на нее, он понял, что его худшие опасения оправдались. Даже заспанная, со спутанными волосами, она была чертовски привлекательна. Мэгги собиралась что-то сказать, но удовольствие от первого глотка кофе стерло все мысли. Она просто вздохнула и довольно улыбнулась.
Элси достала из духовки темно-коричневые домашние булочки и стала выкладывать их в корзинку.
— Конечно, я не собираюсь печь их каждый день, но сегодня — исключение, — проговорила Элси.
— Как раз сегодня так хочется домашних булочек! — воскликнула Мэгги. — Они так вкусно пахнут!
— Да, они удались на славу, — сказала Элси. — Каша в буфете, сок в холодильнике. Распоряжайся тут сама. Как хозяйка. — И она кинула булочку в миску Горацио.
— У тебя доброе сердце, — заметил Хэнк.
— Да, лучше мне его не приваживать, а то забудет сторожить дом.
Огромный мужчина, похожий на медведя, зашел в дом с заднего крыльца и сразу направился на кухню.
— Привет! Прохожу мимо, чувствую запах булочек, дай, думаю, зайду. Я ведь страшно люблю булочки, не так ли, приятель? — И он протянул руку Хэнку. Хэнк представил его:
— Это Бабба — мой лучший друг.
Мэгги машинально поправила свитер.
— Извините, я не ждала гостей.
— Не смущайтесь, я не гость. А вы, я полагаю, Мэгги?
— Да.
— Итак, объясни, как ты решился жениться? Когда ты исчез из города, никто ничего подобного и представить не мог. Не пойму, она что, залетела? — спросил он, перегибаясь к Хэнку через стол.
— Нет, я не беременна, — сказала Мэгги, — хочешь кофе?
— Медведи делают это прямо в лесу.
— Ладно, я пошла наверх, мне надо работать.
— А она ничего. Но все равно, непонятно, что это на тебя нашло?
— Просто она сильно просила, умоляла до тех пор, пока я не согласился. Разжалобила меня — дальше некуда. — В своем остроумии Хэнк заходил подчас слишком далеко. Мэгги даже захотелось вернуться и слегка придушить его, но она решила воздержаться, вспомнив, чем закончилась их вчерашняя ссора. «Лучше не прикасаться к нему», — решила она.
В половине одиннадцатого Мэгги продумала первую главу. Бабба ушел, Хэнк работал в саду, через раскрытое окно она слышала, как шумит там его машина. Мэгги перечитывала фразу, набранную на дисплее компьютера. Большинство людей осудят, наверное, тетю Китти, но она не чувствовала себя вправе судить ее. Ведь в тетином дневнике столько наивности и непосредственности, так живо проглядывает душа, и все это — в сочетании с постоянной неуверенностью в себе, вызванной двусмысленным общественным положением. В нем были любовные истории, засушенные цветы и счета за белье, жалование тапера и коммерческие секреты, до сих пор представляющие интерес для публики. Казалось, вся жизнь Нового Орлеана того далекого времени, — а Мэгги знала тетю Китти, когда ей было уже к девяноста годам, — представала на его страницах. Но самое ценное — в дневнике сохранилась живая интонация автора.
Поднявшись, чтобы принести ланч в кабинет Мэгги, Хэнк застал ее погруженной в работу. Она набирала текст на компьютере, делала заметки в блокнот, останавливалась, чтобы перечесть написанное. Он почувствовал прилив желания. Поднос не давал ему возможности закрыть за собой дверь, чтобы воспользоваться этим случаем, но все же он остановился у порога, пытаясь, глядя на нее, хотя бы уяснить для себя, кто же она такая? Она явно писала книгу не ради денег. Для этого лучше писать о чем-то более бесспорном. Это очередной вызов, как тогда, в детстве. И этот ее каприз мог стоить ему очень дорого, лишить последней возможности получить заем. Но он не был зол на нее за это. Более того, его вдохновлял ее энтузиазм, заменяющий знания и опыт. Короче, он был по уши влюблен в нее.
