Дикси Браунинг - Одиночество не для них
— Да. Извини. Помоги мне, пожалуйста, немного прогуляться.
В самом деле, она чертовски мягкосердечна! Должно быть, и в туалет его отведет под ручку, стоит только попросить! Лайон не мог понять: то ли эта женщина — великолепная актриса (и тогда ему не повезло), то ли просто наивна до умопомрачения.
И тогда ему повезло еще меньше.
С ее помощью он прошелся по поляне, разминая те мышцы, которые нуждались в разминке. Поднял одну руку, затем другую, осторожно потянулся. Спина немедленно откликнулась, но прежней кинжальной боли уже не было. Он поправляется.
Ободренный Лайон согнул колено. Нога его почти пришла было в норму, но переутомление, а затем ночь под открытым небом — и все усилия последней недели пропали даром.
А ведь в его положении дорог каждый день. Невысокое зимнее солнце клонилось к западу, чтобы зайти над местностью, обозначенной на карте как «Уголок дикой природы „Матамускит“«. Так далеко на запад Лайон еще не заходил, хоть и собирался. По его сведениям, земли Лоулисеов простирались до Матамускита, а может быть, и дальше. Границы округа разбили старинное владение надвое. По-видимому, часть его попала в заповедник. Судя по тому, что рассказали ему в налоговой инспекции, большая часть земли использовалась под различные нужды штата и федеральных властей и еще кое-что сдавалось в аренду фермерам и лесорубам. Но оставались еще труднодоступные или бесполезные участки они никого не интересовали.
— Больно?
— Не-а. Просто мышцы затекли. Спасибо, Жасмин.
И он благодарно сжал ее руку. Сжал руку? Господи помилуй, когда в последний раз он вообще держал женщину за руку?
Они обошли поляну пять раз. Жасмин опасалась, что Лайон переоценит свои силы и рухнет, а ей вовсе не улыбалось поднимать его на ноги. В прошлый раз она наслушалась такой брани — на всю жизнь хватит.
Хотя одно радовало — ни разу в ее присутствии с уст Лайона не сорвалось непристойного слова. Жасмин оценила такое джентльменство, но полагала, что ее бедные уши обойдутся и без «чертей» и «дьяволов».
— Хочешь, я перед уходом приготовлю что-нибудь поесть? — Жасмин твердо решила сегодня же уйти. Она думать не собиралась о том, чтобы остаться здесь на ночь.
— А ты хочешь есть?
— Всегда хочу. Мама говорила, я быстро расту оттого, что много ем. Поэтому-то я такая долговязая.
— А что еще говорила твоя мама?
Он не улыбался, но Жасмин почувствовала, что он над ней посмеивается. Ну и плевать! Какое ей дело, что о ней думает посторонний человек? Вот если бы Эрик… Но Эрик никогда не стал бы над ней смеяться. Для этого он слишком хорошо воспитан.
А этого мужчину можно назвать как угодно только не «хорошо воспитанным»!
Жасмин помогла ему сесть на пень, а затем, открыв металлический контейнер с едой, извлекла оттуда крекеры, плавленый сыр и теплое пиво. Крекеры имели затхлый привкус, сыр был приготовлен по-мексикански — с приправами, а теплое пиво отличалось отвратительным запахом и таким же вкусом. Однако пить местную воду Жасмин опасалась. И Лайон, как видно, разделял ее опасения.
День выдался прохладный, холоднее вчерашнего. Однако Жасмин сбросила куртку Лайона. Перед уходом, напомнила она себе, надо будет переодеться в свое.
— Тебя в самом деле зовут Лайон?
— Ну да.
Скрестив ноги. Жасмин устроилась на его спальном мешке и начала намазывать сыр на крекеры. Удивительно, думала она, сколько неудобств могут доставить какие-то дурацкие бинты на руках!
— На самом деле зовут меня Дэниел. Лайон это второе, фамильное, имя.
— Дэниел, — задумчиво проговорила Жасмин, как бы пробуя имя на вкус.
Снова начала зудеть щека. Она поморщилась, твердо решив больше не чесаться. И не думать о своих неприятностях, число которых, кажется, час от часу растет.
— Хорошее имя Дэниел. Не припоминаю ни одного негодяя, которого бы звали Дэниелом. Знаешь, только вчера я вспоминала… — Неужели это было только вчера? — Я вспомнила, что Дэниел Бун жил как раз в Северной Каролине. Может быть, тебя назвали в его честь? Или это семейная традиция?
— Нет.
Жасмин подняла глаза и увидела, что он улыбается. В первый раз на ее памяти. Помнится, раз или два на лице его мелькала и тут же пропадала циничная кривая ухмылка, но по-настоящему улыбнулся он впервые. Тепло, искренне. В синих глазах, столь неуместных на суровом, с резкими чертами лице, вспыхнули и заиграли веселые огоньки.
Он ведь некрасив, подумала Жасмин. Не из тех, кто нравится с первого взгляда. Почему же ее так тянет смотреть на него? Просто он… не такой мужчина, которых ей случалось встречать в жизни. Он другой. Хищник на фоне безобидных овечек. Чувствуется в нем что-то темное, опасное… и дьявольски притягательное.
Должно быть, она окончательно рехнулась. С каких это пор опасность стала для нее притягательной?
— Знаешь, мне, пожалуй, пора.
Удивительно, как не хочется уходить! А ведь еще вчера… да что там вчера, только сегодня утром она мечтала о возвращении к цивилизации! Похоже, тревоги последних дней выбили ее из колеи. Может быть, ей и в самом деле необходим отдых на лоне природы.
— Есть причины спешить? Жасмин задумалась.
— Да нет… нет, наверно. На самом деле мне даже стоило бы задержаться еще на несколько дней. Пока не вернутся Син и Эрик.
— Син и Эрик?
И вдруг она поняла, что готова все ему рассказать. Излить душу и выплакаться у него на плече.
Она никому еще не рассказывала ни о своем разбитом сердце, ни о рухнувших надеждах на обретение семьи: невыплаканные горести душили ее и властно требовали откровения.
Кроме того, известно, что незнакомцу можно рассказывать такое, о чем умолчишь даже перед лучшим другом. Все равно что доверить свои чувства бумаге, а потом сжечь облитый слезами листок. Такое часто случается в кино. Солдат в передышке между боями открывает всю подноготную молоденькой медсестре, думая, что никогда больше ее не увидит. Но, разумеется, на этом история не кончается. Много лет спустя он появляется у нее на пороге, весь в шрамах, ослепший на один глаз и так далее, и героиня — медсестра, радистка или кто она там, которая все эти годы оставалась верна его памяти, — встречает израненного героя слезами и распростертыми объятиями. Входная дверь целомудренно закрывается за ними, звучит музыкальная тема, зрители сглатывают слезы. Счастливый конец.
Постельных сцен в старых фильмах не бывает, и, по правде говоря, без них только лучше. Переезд в Лос-Анджелес помог Жасмин усвоить печальную житейскую мудрость: в сексе фантазии всегда ярче и выразительнее реальности.
И вообще, если сердце переполнено любовью, кому он нужен, этот секс?
Жасмин любила старые фильмы. Почему-то ей казалось, что во времена молодости ее родителей жизнь была куда безопаснее. Странное заблуждение, если учесть, что именно в то золотое времечко отец ушел из семьи, бросив мать без гроша, без профессии и с маленьким ребенком на руках.
