Эллен Алекс - Страсти у вулкана
— Ах! Теперь понятно!
А сама тем временем думала о том, что будет, если она вдруг случайно свалится в бассейн: бросится он ее спасать или нет?
На ней были короткие бежевые шорты и яркая цветастая блузка. Все это очень эффектно будет смотреться в воде.
Марк Роснан будто уловил эти ее мысли. Он взял Даниэль за локоть, отвел подальше от бассейна и посадил в плетеное кресло возле своего рабочего стола в саду.
Весь стол Марка Роснана был завален черновиками. Марк Роснан писал везде: дома, на улице, в самолетах и аэропортах во время своих многочисленных поездок по миру. Он ни секунды не мог находиться вне власти своих мыслей, размышлений и идей.
Даниэль оглядела стол.
— А почему вы сразу все распечатываете, а не храните свои мысли в компьютере? — спросила она.
Она положила ногу на ногу и откинула свои длинные волосы на спинку кресла.
— Я привык видеть слова напечатанными на бумаге, — сказал Марк Роснан, — я так лучше их понимаю.
Даниэль внимательно посмотрела на него, чтобы определить, не шутит ли он, но Марк Роснан был серьезен.
— Компьютеры существуют недавно, а бумага — с тринадцатого века, — сказал тем временем Марк Роснан. — Я успел привыкнуть.
Даниэль улыбнулась. Марк Роснан и правда был очень интересным человеком. И к нему тянуло, как к магниту.
— А о чем вы сейчас пишете? — спросила Даниэль.
— Я всегда выстраиваю одновременно сразу несколько сюжетных линий, — сказал Марк Роснан, — и поэтому не могу говорить конкретно о чем-нибудь одном.
— И вы всегда обо всем помните? — удивилась Даниэль.
Марк Роснан улыбнулся.
— Ну конечно же я обо всем помню.
— А почему вы вообще пишете прозу? — спросила Даниэль.
— Просто это мое отношение к жизни. Все события, мысли и чувства я хочу превратить в слова.
— А я хочу все нарисовать.
— Ну вот видишь, это и есть наше отношение к жизни, и только так нам интересно жить.
— Уходя от реальности?
— Ну почему же, это и есть наша реальность.
Даниэль подумала.
— Да, действительно.
Марк Роснан тем временем вытащил из пачки сигарету, но опять так и не закурил.
— А сюжеты вы легко придумываете? — спросила Даниэль.
— Некоторые — легко, а некоторые — очень тяжело.
— И много у вас этих самых сюжетов?
— Очень много.
— И вы обо всем успеваете написать?
— Что ты, нет, конечно, — улыбнулся Марк Роснан. — Я ничего не успеваю.
— И что бывает с теми сюжетами, о которых вы так и не успеваете написать?
— Они остаются со мной. И, может быть, я когда-нибудь дойду и до них.
— А как вообще все это рождается?
Марк Роснан слегка пожал плечами.
— Как рождаются звезды, — задумчиво сказал он, — космическая пыль, сгустки энергии, материализация мыслей.
Даниэль улыбнулась.
— А сюжеты?
— Возникают из каких-нибудь идей, размышлений о жизни и о людях.
— А какие люди вас интересуют в этой жизни больше всего? — тут же спросила Даниэль.
— Больше всего в этой жизни меня интересуют писатели и хирурги, — совершенно серьезно сказал Марк Роснан.
Даниэль удивленно посмотрела на него.
— Но почему? — сказала Даниэль.
— Мне кажется, эти люди не такие, как все остальные.
Даниэль очень удивилась.
— Но вы же тоже писатель, — сказала она.
Марк Роснан рассмеялся.
— Но я же не о себе сейчас говорю. Я говорю о писательском видении мира.
— Я понимаю, что у писателей не такое видение мира, как у всех остальных людей, но при чем здесь хирурги?
— У хирургов тоже не такое видение мира, как у всех остальных людей.
— И какое видение мира у хирургов?
— А вот этого я пока не знаю.
— Разве есть такие вещи, о которых вы не знаете? — улыбнулась Даниэль.
— О, таких вещей полным-полно, — сказал Марк Роснан.
Даниэль задумалась — о чем еще она могла бы спросить?
Марк Роснан с улыбкой наблюдал за ней.
— А какие писательские приемы у вас существуют? — спросила Даниэль.
— Все чисто интуитивно, никаких приемов нет, все идеи витают в воздухе.
— И какие идеи витают в воздухе?
— Многие, — сказал Марк Роснан. — Проблемы детства и взаимоотношений с родителями, контакты с внешним миром и окружающими людьми. Вера в людей и собственные силы. Привязанности, страсть, надежда, всепоглощающая любовь. Разочарования, проблемы, неоспоримые истины. Ожидание, страх, потери идеалов, уход в себя, новое возрождение.
— А прямо сейчас вы могли бы что-нибудь придумать? — спросила Даниэль.
— Прямо сейчас?
Марк Роснан задумался.
— Все лежит на поверхности, — сказал он наконец. — Кто-то любит кого-то, не может без него ни дышать, ни жить. А этот кто-то другой прекрасно может без него и дышать, и жить. А потом вдруг все меняется.
— Как это — вдруг?
— Ну не вдруг, а спустя некоторое время.
— И все непременно должно однажды поменяться?
— Почему же непременно, просто предполагается, что однажды так может произойти.
— Например?
— Ну, например, — сказал Марк Роснан, — кто-то любит кого-то долго, очень долго. Любит неизбывно, невыносимо, безнадежно. А потом вдруг полюбит другого человека. Его друга, его брата или, может, совершенно постороннего человека.
— Разве так бывает? — сказала Даниэль.
Марк Роснан улыбнулся.
— Так бывает сплошь и рядом. Эта история рождается и живет, и, как все живое, имеет свое начало и конец. Она вбирает в себя чувства и события, духовное преображение и перемены, этапы жизни и любви. И так как жизнь безумно коротка, то всем историям в нашей жизни тоже отпущено мало времени на существование. Все когда-то кончается, это было и будет всегда до скончания времен.
— И как вы сделаете, чтобы, например, главная героиня разлюбила главного героя?
— А я ничего для этого не сделаю, — сказал Марк Роснан, — все произойдет само собой.
— Даже если главный герой будет совершенным, необычным, идеальным и неповторимым, а тот, другой герой, будет совершенно обыкновенным человеком, все равно так произойдет?
— И знаешь, — сказал Марк Роснан, — а ведь именно в этом случае все так и произойдет.
Даниэль смотрела на Марка Роснана, затаив дыхание. Марк Роснан был тайной, которую можно было разгадывать всю жизнь. Он один был целым миром для Даниэль, и только одного этого мира ей было теперь вполне достаточно для того, чтобы хоть что-то понять в этой жизни и на этой земле.
— Взрослые постоянно объясняют нам, что детство — это самая счастливая пора в нашей жизни, а мы все равно упорно ждем того радостного момента, когда вырастем и наконец-то поймем это сами, — сказала как-то Даниэль кому-то из нашего класса.
