Наталия Вронская - Зеркало любви
Маша сидела в кровати с унылым выражением лица. В комнате горела одна свеча, но ее вполне хватило Лидии, чтоб увидеть, как расстроена ее подруга. Лида села с ней рядом и взяла Машу за руки.
– Говори сейчас же, что ты увидела? Какие ледяные у тебя руки…
– Я увидела в зеркале князя Мещерякова…
– Да ну?! – изумилась Лидия.
Некоторое время они сидели молча.
«Вот это да! – думала Лида. – Что бы это значило? Однако если подумать, то такой жених значительно лучше этого ротмистра Ловича. Это просто была бы удача для Маши… Просто позавидовать можно! Такие женихи являются!… Не то что мне…»
– Я решилась, – неожиданно прервала ее размышления Маша. – Я совсем уверена, что должна бежать… Я боюсь, Лида. Я не хочу быть женой Никиты Александровича. Мне так страшно… Я должна бежать, – еще более твердо прибавила она.
– А Алексей Иванович уже говорил с тобой об этом? Вы поговорили на балу у губернатора? – полюбопытствовала Лида.
– Нет.
– Да как же, помилуй Бог, ты собираешься тогда бежать, если Алексей Иванович и словом тебе не обмолвился об этом? Может, он передумал вовсе, – прибавила Лида, искоса глянув на подругу.
– Как ты можешь! – возмутилась Маша. – Он не передумал! А впрочем… Я напишу ему!
– Ты лишилась рассудка. Писать письмо мужчине! Ты скомпрометируешь себя в его глазах, и это в первую очередь. Кроме того, если кто-нибудь узнает об этом…
– Нет, – прервала ее Маша. – Он любит меня и не подумает дурного. Да и никто не узнает о письме, ведь ни он, ни ты никому не расскажете о том, что я писала ему
– Все может случиться. И никто не поручится, что тайное не станет вдруг явным. Впрочем, если ты уж так решительно желаешь погубить себя…
– Да почему же погубить? – вскричала Маша.
– Да потому, что не стоит так доверяться мужчине! А на твоем месте я вообще была бы счастлива, что у тебя есть такой жених, как князь Никита Александрович, и не желала бы себе иного!
– Я решилась, – твердо и тихо ответила Маша.
– Ну, поступай как знаешь. – При этих словах Лида поднялась и прошла к двери. – Покойной ночи.
И Лида ушла к себе.
Маша тем временем не спала. Она поднялась, села к столу и принялась писать к Алексею. Письмо было готово в полчаса. Вот что в нем было:
«Алексей Иванович. Нам не удалось поговорить с вами на балу, но, уповаю, ваши мысли остались все теми же, какими были и летом, когда мы говорили с вами у пруда. Если все еще совершенно так, как и было между нами, если желания ваши неизменны и совпадают с моими, как это и было всегда, то предпримите решительный шаг. Заклинаю вас не медлить, не то будет слишком поздно. Мое же желание быть рядом с вами всегда.
Ваша М.»
7
Свое письмо Маша легкомысленно отослала ближе к вечеру следующего дня с дворовым мальчишкою Алексею Ивановичу. На ее счастье, письмо попало в руки адресата, и никто не полюбопытствовал, кроме него, прочесть бумагу. Но произошло это именно в тот вечер, когда с Ловичем случилось то, что впоследствии подтолкнуло его к особо скорым переменам в жизни.
Общество игроков собралось в тот вечер у ротмистра. Письмо, врученное ему мальчишкою, Алексей небрежно сунул в карман и продолжил метать банк. Против него понтировал молодой корнет Иволгин, недавно переведенный в их полк. «Дуэль» меж ними продолжалась уже с полчаса. Лович, против обыкновения, все проигрывал нынче. Решив рискнуть в последний раз и проверить судьбу, Алексей кинул Иволгину:
– Поставь ва-банк.
Корнет кивнул и ответил:
– Идет девятка.
Лович докинул талью. Карта была дана. Алексей вынул бумажник и тотчас отдал деньги сегодняшнему счастливцу. Однако проигрыш сильно разозлил его. Теперь он рассчитался по чести, но больше денег этому молокососу он платить не собирался. Меж тем корнет пришел в неописуемый восторг, а всеобщее веселье и подбадривание еще более подзадоривало его. Он потребовал играть далее. Лович, затаив злобу, продолжил метать. Игра шла далее.
– Атанде![4] – в какой-то момент крикнул ему Иволгин.
Вокруг все затаили дыхание.
– Дай туза! – заявил корнет.
Лович положил тут карты на стол, засучил рукава и, выставив кулаки, с улыбкой сказал:
– Изволь![5]
– Что за дурная шутка! – вскричал корнет.
– Да ведь ты хотел туза? – преспокойно ответствовал ему Лович.
Иволгин, глубоко уязвленный, бросил ротмистру:
– Постой же. Теперь я дам тебе туза!
– Господа, господа! Успокойтесь! – раздавались вокруг восклицания.
– Стреляться… – процедил Иволгин.
– Бога ради… – ответил Лович.
– Ну нет, нет! Мировую! – приятель Иволгина Завадский обхватил корнета за плечи и начал нашептывать ему что-то.
Потом Завадский поднял голову и сказал:
– Дурная шутка слишком затянулась. Я полагаю, Лович извинится…
– Ни в коем случае! Я извинений не приму! – продолжал упорствовать корнет.
При этих словах Лович, улыбаясь, достал пистолеты. Иволгин решительно направился к двери и открыл ее. Оба вышли вон, за ними последовали четверо офицеров, добровольно изъявивших желание быть секундантами.
– Да что же это, господа! Разве так можно! – увещевал их Завадский. – Следует обождать хотя бы до утра. И стреляться не здесь…
– Нет, непременно нынче же! – В голову корнету ударило выпитое за вечер вино, и он не в силах уж был остановиться.
К тому же он был сильно уязвлен, а репутация Ловича не позволяла так спустить всю эту историю. Это было бы сильным ударом по чести корнета, как он это понимал.
– Господа, ну примиритесь же… Право, дурно, из такого пустяка… – продолжал свое Завадский.
– Я в снисходительности не нуждаюсь, – твердо ответствовал Иволгин. – И это вовсе не пустяк.
– Как желаете, – отвечал Лович.
Противники встали друг против друга.
– Знай, что если ты не попадешь, – сказал вдруг корнет, – то я убью тебя, приставив пистолет ко лбу!
Лицо молодого человека пылало, на лбу выступила испарина.
– Когда так, так вот тебе, – ответил Лович, протянул руку и выстрелил.
Пуля вошла корнету в бок. Тот упал на землю и выронил пистолет.
Рана была смертельной, что вскоре и удостоверил доктор. Молодой человек был еще жив и, возможно, проживет еще несколько дней, как объявил доктор. Но дела Ловича были плохи. Его не взяли под арест сразу же, но со смертью корнета для него все бы кончилось. Тем более стрелялись они явно, почти на глазах у всего полка.
И только тут, глубокой ночью, Лович вспомнил о Машином письме. Он был спокоен и рассуждал совершенно так, как если бы ничего не произошло и никакой дуэли не было. Он не волновался совершенно и не размышлял о будущем, о последствиях для себя нынешней выходки. Лович два раза перечел письмо и тяжко вздохнул, изумляясь про себя такой доверчивости обстоятельствам. Он никогда не позволял, чтобы случайности имели над ним власть. Вручить свою судьбу дворовому! Это же надо! И, потом, написать столь откровенное письмо ему, Алексею, на это способна только вовсе лишившаяся разума от любви девица.
