Фридрих Шпильгаген - Ганс и Грета
– А тебѣ это очень по сердцу? – произнесъ сзади него густой голосъ.
Гансъ обернулся. Сзади него стоялъ старый лѣсничій Бостельманъ, съ ружьемъ, ягдташемъ и собакой на веревкѣ.
– Почему же бы и не такъ? – спросилъ Гансъ.
Лѣсничій Бостельманъ былъ злѣйшимъ врагомъ отца Ганса и потому не удивительно, что онъ обмѣнялся съ Гансомъ весьма непріязненнымъ взглядомъ.
– Такъ ты воротился? – спросилъ лѣсничій.
– Какъ видите! – сказалъ Гансъ.
– Позволь узнать, давно ли?
– Вотъ уже двѣ недѣли какъ пребываю здѣсь!
Лицо старика видимо омрачилось; онъ сморщилъ сѣдые брови и сталъ двигать густыми усами вправо и влѣво, будто стараясь разжевать твердый кусокъ.
– Такъ, – проговорилъ онъ помолчавъ, – такъ двѣ недѣли? Какъ разъ, такъ и приходится!
– Что приходится?
Старикъ насмѣшливо захохоталъ.
– Знаемъ мы эти уловки, любезный; только я скажу тебѣ одно и ты это заруби себѣ на носу: мои старые уши еще хорошо слышатъ и привыкли отличать выстрѣлы винтовки твоего отца.
– Очень пріятно, что у васъ такая хорошая память, – сказалъ Гансъ.
Красное лице старика побагровѣло отъ гнѣва.
– Тебѣ это пріятно? Вотъ какъ! – закричалъ онъ. – Ну, радуйся на здоровье. Не долго тебѣ – потѣшатьса! скоро я положу конецъ твоему ремеслу; помни это!
Господинъ Бостельманъ крѣпче подтянулъ ружье, висѣвшее у него на перевязи черезъ плечо, далъ пинька собакѣ, обнюхивавшей завтракъ Ганса и, шагая по просѣкѣ своими коротенькими ножками, обутыми въ охотничьи сапоги, скоро исчезъ въ Ландграфскомъ ущеліи.
Гансъ съ такимъ удивленіемъ смотрѣлъ вслѣдъ старику, что ему, противъ обыкновенія, даже не пришла на умъ его обычная мысль при подобныхъ случаяхъ. Онъ
впрочемъ никогда и не приводилъ ее въ исполненіе, – мысль порядкомъ отколотить лѣсничаго за его грубость.
– Ну, убрался старый дуракъ, – сказалъ Гансъ и рѣшился о немъ больше не думать.
Но въ то время, какъ онъ срубалъ толстые пни, ему невольно приходили на умъ странные слова старика. Что случилось въ эти двѣ недѣли? И зачѣмъ онъ упомянулъ, что еще хорошо помнитъ звукъ отцовской винтовки? А кстати, гдѣ бы она могла быть теперь? Это была прекрасная дорогая винтовка; – отецъ, извѣстный во всемъ околодкѣ за лучшаго стрѣлка, выигралъ ее въ болѣе счастливые годы на одной стрѣльбѣ въ цѣль. Онъ гордился этой винтовкой и она всегда у него висѣла на почетномъ мѣстѣ. Когда Гансу однажды вздумалось снять ее со стѣны и поиграть съ ней, отецъ поколотилъ его, единственный разъ въ своей жизни, на сколько помнилъ Гансъ. Когда, впослѣдствіи, отца заподозрили въ браконьерствѣ и все строже и строже преслѣдовали, въ одинъ прекрасный день винтовка пропала со всѣми принадлежностями и болѣе не появлялась. Онъ показывалъ на слѣдствіи, что продалъ ее, потомъ, что бросилъ ее въ прудъ, наконецъ, что чортъ унесъ ее. Всякая надежда добиться отъ старика правды была потеряна, тѣмъ болѣе, что онъ вслѣдствіе пьянства, былъ признанъ неподлежащимъ суду. Когда онъ вскорѣ послѣ этого умеръ и надъ его имѣніемъ учредили конкурсъ, стали снова искать драгоценную винтовку и опять не нашли. И Ганса привели къ присягѣ, но онъ могъ только показать одно, и говорить правду; что онъ также мало знаетъ, куда дѣлось ружье, какъ и всѣ другіе. Этому не повѣрили, и староста при этомъ сказалъ, что
яблочко не далеко падаетъ отъ яблони. Гансъ, вполнѣ увѣренный въ своей невинности, не обратилъ на это вниманiя; скоро послѣ этого, его взяли въ солдаты, и исторія о ружьѣ совершенно изгладилась изъ его памяти до той самой минуты, когда ему такъ странно сегодня напомнили о ней. «Что хочетъ сказать лѣсничій?» – повторялъ Гансъ цѣлый день. Сегодня, чаще обыкновеннаго, онъ отрывался отъ работы, и, держа въ рукахъ занесенный топоръ, постоянно задавалъ себѣ вопросъ: «Что хочетъ лѣсничій этимъ сказать?»
Но уже на возвратномъ пути въ деревню, смыслъ загадочныхъ словъ сталъ для него ясенъ.
Именно, когда Гансъ проѣзжалъ по лощинѣ, гдѣ дождь и колеса повозокъ впродолженіе столѣтій избороздили глубокими колеями голые камни, ему повстрѣчался Клаусъ, взбиравшійся на гору съ своею телѣжкою, запряженною собаками. Старикъ сѣлъ въ пустую телѣжку и Гансу стало жаль бѣдныхъ животныхъ, которыя, не смотря на всю свою силу, съ трудомъ взбирались по крутой дорогѣ.
– Ты могъ бы идти и возлѣ нихъ, – сказалъ Гансъ.
– Онѣ ужъ такъ привыкли, – отвѣчалъ Клаусъ, но все-таки вылѣзъ изъ своего экипажа и минуту спустя маленькiй, сморщенный, сѣдой человѣчекъ очутился передъ Гансомъ и быстро моргая своими лукавыми глазками, спросилъ:
– Ну, Гансъ, какъ твои дѣла?
– Ничего, хорошо, – отвѣчалъ Гансъ, удивленный тѣмъ, что всегда молчаливый старикъ, сегодня повидимому самъ былъ намѣренъ завести съ нимъ разговоръ. Клаусъ набилъ свою коротенькую трубочку и предложилъ Гансу табаку; тотъ, какъ записной курилыцикъ, съ удовольствіемъ принялъ его.
– Видѣлъ ты сегодня лѣсничаго? – спросилъ старикъ кладя на табакъ горящій трутъ и пуская цѣлое облако дыму.
Этотъ вопросъ снова навелъ Ганса на тему, о которой онъ такъ безплодно размышлялъ цѣлый день.
Онъ разсказалъ о своей встрѣчѣ съ г. Бостельманомъ и повторилъ его странныя слова.
– Я тебѣ все объясню, Гансъ, – сказалъ Клаусъ, который все время внимательно слушалъ его, не измѣняя выраженія своего стараго, морщинистого лица. -Нѣсколько времени тому назадъ исчезло изъ лѣса нѣсколько оленей, не помѣченныхъ у Бостельмана, вотъ онъ и думаетъ, что тебѣ извѣстно гдѣ они, такъ какъ ты сынъ своего отца и получилъ въ наследство его винтовку.
– Чортъ возьми, – нетерпѣливо закричалъ Гансъ, – и вы твердите тоже! Говорю вамъ, что я также мало знаю, гдѣ отцовская винтовка, какъ ваши собаки.
Клаусъ недовѣрчиво улыбнулся.
– Я это только такъ сказалъ; вѣдь я не лѣсничій, со мной нечего скромничать; старый Клаусъ умѣетъ молчать. Не разъ обдѣлывали мы дѣлишки съ твоимъ покойнымъ отцомъ; многое могли бы разсказать мои собаки и телѣжка, а впрочемъ дѣлай какъ знаешь, Гансъ.
Старикъ подозвалъ собакъ, которыя, высунувъ языки, улеглись невдалекѣ, и пошелъ съ ними въ гору съ быстротою, удивительною въ его лѣта. Гансъ смотрѣлъ вслѣдъ маленькой сѣдой фигуркѣ и, когда Клаусъ скрылся за соснами, на него нашло такое странное расположеніе духа, что онъ почти бѣгомъ бросился съ того места, где происходилъ разговоръ съ страннымъ старикомъ.
– Такъ онъ думаетъ, что винтовка у меня, – сказалъ Гансъ про себя. – Они, право кажется, всѣ съ ума сошли!
Гансъ былъ очень сообщителенъ и поэтому, стоя вечеромъ съ булочникомъ на крыльцѣ, на каменныхъ ступеняхъ котораго булочница и ея три дочери трепали ленъ, онъ не утерпѣлъ, чтобы не разсказать Гейнцу о своей встрѣчѣ съ лѣсничимъ. Къ его немалому удивленію и гнѣву, хозяинъ засмеялся такъ же недоверчиво, какъ смеялся давича Клаусъ, и сказалъ улыбаясь:
