Марта Шилдз - Верю тебе
Обзор книги Марта Шилдз - Верю тебе
Шилдс Марта
Верю тебе
Глава 1
Войдя в холл гостиницы в восточной части Мемфиса, Эмма Локвуд поймала свое отражение в зеркале.
Волнение скрыть не удалось — пунцовые пятна на щеках и съеденная помада выдавали ее с головой. Пожалуй, надо подкрасить губы. Не хватало еще, чтобы было заметно, как отчаянно она нуждается в работе.
Эмма положила папку с работами на небольшой столик и достала из сумочки помаду.
Художнику-оформителю найти в Мемфисе работу в вечерние часы практически невозможно, поэтому, прочитав объявление в «Коммерческом вестнике», она сразу же выслала свое резюме и получила приглашение на собеседование. Оставалось надеяться, что в слова «гибкий график» рекламодатель вкладывал тот же смысл, что и она.
Эмма одернула жакет темно-красного костюма. Как она выглядит, не важно, главное — папка с работами, однако быть в лучшей форме не помешает.
Ее не покидала уверенность, что она получит это место, стоит ей только захотеть. Если, конечно, работа легальная, а человек, давший объявление, не какой-нибудь шутник.
Дэвид Джонсон. Эмма взглянула на имя, которое мама записала для нее на листочке из блокнота.
И сразу нахлынули воспоминания, горькие и одновременно сладостные, о трех коротких месяцах, когда она была совершенно счастлива. Так бывало всегда, стоило ей услышать фамилию Джонсон.
Эмма машинально тронула кольцо, висевшее на цепочке под блузкой.
Это было кольцо выпускника Техасского университета, которое стало ее обручальным кольцом на тот месяц, когда она была миссис Джонсон. И могла бы ею оставаться…
Эмма раздраженно отдернула руку. Надо быть поспокойнее. Нельзя всякий раз падать в обморок от одной фамилии Джонсон. Судя по количеству страниц, которое эта фамилия занимала в телефонном справочнике Мемфиса, она была одной из самых распространенных в Америке.
Надо сосредоточиться на предстоящем собеседовании, иначе новой крыши над головой ей не видать.
Эмма решительно взяла папку со своими работами и спросила дежурного, как пройти в конференц-зал.
Через минуту она постучала в дверь.
— Мистер Джонсон?
— Войдите, — послышался мрачный голос. Эмма в последний раз одернула жакет и открыла дверь. В дальнем конце длинного стола поднялся мужчина. Она пошла вперед, протягивая руку.
— Мистер Джонсон, я — Эмма Локвуд. Надеюсь, я не слишком рано. В вашем объявлении говорилось…
Она остановилась как вкопанная.
Этого не могло быть.
Они были вместе всего три месяца, а женаты — всего несколько часов, но его лицо было ей до боли знакомо, потому что это было лицо ее сына. Те же темные волосы и темные глаза. Тот же тонкий, с небольшой горбинкой нос. Та же ямочка на подбородке. Единственное, что их отличало, был шрам, прочертивший лицо мужчины от внешнего уголка левого глаза до срезанного подбородка, да тонкая паутинка морщин вокруг рта — свидетельство пережитой боли. У Эммы перехватило дыхание, она ничего не видела, кроме его глаз.
— Раф?
Он удивленно взглянул на нее.
— Мы знакомы?
Голос был другим — более глубоким, как звук ручья, перекатывающегося через камни, — но ее душа узнала этот голос.
Ручей зашумел у нее в ушах, сумка и папка выпали из онемевших рук. Эмма успела сделать два неверных шага к нему, прежде чем у нее потемнело в глазах.
Раф успел подхватить ее, хотя у него самого дрожали руки.
Он был ошеломлен.
Эта женщина назвала его так, как его давно уже никто не называл.
Неужели они знакомы? Бледное лицо с маленьким дерзким носиком, крупным ртом и раскосыми глазами ни о чем ему не говорило. Впрочем, так продолжалось все шесть лет, что прошли с его возвращения — он не узнал ни одного человека, включая собственных родителей.
Неожиданная картина возникла у него перед глазами.
Он стоит на берегу Миссисипи, обнимая эту самую женщину, но более юную.
Она застенчиво улыбается и протягивает ему сложенный листок из блокнота.
— Это и есть твой подарок мне на День благодарения? — поддразнивает он ее и разжимает объятия, чтобы развернуть листок.
Носик у нее сморщивается.
— Ты бросаешь меня на целых четыре дня, сбегаешь в Хьюстон ради праздничной индейки в обществе родителей и еще ждешь подарка! — Она слегка пожала плечами. — Это просто рисунок, нацарапанный на лекции.
Он развернул листок и засмеялся. Она изобразила его в виде ангела в белом одеянии и с крыльями. На груди сияло сердце, а в нем — буквы ЭКГ.
Раф скользнул пальцем ей по носу.
— Сколько раз я тебе говорил, я не ангел.
— Я знаю, ты не совершенство, но ты — мой ангел-хранитель. — Она затаила дыхание. — Поэтому я и нарисовала тебя со сломанными крыльями.
Картинка исчезла. Раф застыл, не в силах вздохнуть, хотя сердце готово было выпрыгнуть из груди.
Какая-то дверца в сознании приоткрылась на несколько секунд и снова захлопнулась.
Внезапно его осенило: наверное, это была та самая женщина, рисунок которой обнаружили потом зажатым у него в руке, когда его, полумертвого, вытащили из-под дерева в глухой никарагуанской деревне. Этот рисунок он хранил шесть лет.
Он и сейчас лежит у него в бумажнике. Единственная ниточка, связывавшая его с прошлым.
Потрясенный своей догадкой, он смотрел на женщину, которую держал на руках. Ее золотистые, как мед, волосы рассыпались у него по руке. Тонкое лицо было мертвенно-бледным. Кто она? Кем она была для него? Подругой? Любовницей?
Он что-то помнил. Само по себе это было уже чудо.
Раф подошел к дивану и осторожно опустился на него, словно его обмякшее тело было неразорвавшейся бомбой.
Ему стало жарко от одного прикосновения к ней, что же будет, когда она с ним заговорит?
Он помнил, как очнулся в захолустной никарагуанской деревушке шесть лет назад и потом провел девятнадцать месяцев, мучаясь от незаживающих ран и от невозможности вспомнить, кто он и откуда. Он умел разговаривать, мог накормить и одеть себя. Он был способен писать, читать и говорить на двух языках. Но все его прошлое начисто исчезло у него из памяти.
Он не узнал даже своего отца, когда Эдвард Джонсон наконец разыскал сына и привез его домой, в Хьюстон. Он не узнал ни мать, ни братьев, ни сестру, ни дедушку с бабушкой, ни своих друзей. Все они поочередно рассказывали ему о его жизни — о его пристрастиях в еде, о его проделках, о полученном в детстве воспитании, о написанных им статьях. Ему даже показывали фотографии.
Но «воспоминания», которые они вкладывали ему в голову, не имели ничего общего с тем, что возникло сейчас. Те «воспоминания» не были трехмерными. В них не было звуков и запахов.
