Эмма Дарвин - Тайная алхимия
— А теперь пошли в дом. Сейчас слишком холодно для маленьких девочек.
Проходили дни, полные скуки ведения домашнего хозяйства, которое не было моим. До меня не доходило никаких новостей, не подвергшихся цензуре, и я могла только молиться, чтобы Бесс и Сесили были в безопасности, и верить, что Ричард не отречется от своей клятвы.
Мой брат Эдуард написал: Ричарду нужнее уважение могущественных людей, перед которыми он поклялся, чем смерть Бесс и ее сестры, и мне приходилось довольствоваться этим утешением. И младшие девочки остались со мной.
Перед Мартыновым днем ударил первый жестокий мороз.
Секретарь Несфилда принес мне письмо от Бесс, и я устроилась на скамье у очага, чтобы прочитать его. Конечно, оно было не запечатано, и я знала, что его уже прочитали. Ничто не могло попасть к нам, не подвергнувшись предварительному осмотру.
Со скотного двора донесся вопль — длинный и пронзительный, как будто кричал человек. Бриджит ударилась в слезы, Анна уронила на пол пяльцы.
— Это всего лишь свиньи, — сказала я, когда прислужница подошла, чтобы утешить Бриджит леденцом. — Подними свою работу, Анна.
— Мне это не нравится, — заявила Анна.
— Этого не избежать, иначе откуда бы у нас зимой бралось мясо? Все скоро закончится.
— Колбасы! — закричала Катерина. — Мадам, можно я пойду посмотрю?
— Нет. Тише.
— Но там будет кровь! Много крови!
— Нет. Успокойся, дочь. Это неподобающее зрелище для принцессы.
Снова раздался визг.
Бриджит подняла глаза, но на этот раз не расплакалась. Она вынула изо рта леденец, уставилась на него, словно решая, в силах ли он ее защитить, и снова сунула его за щеку.
Вместо нее начала плакать Анна.
— Бедные с-свиньи. Им, наверное, так больно.
— Зажми уши, — сказала я. — То, чего нельзя исправить, всегда можно перетерпеть.
— Не получается, мадам. Никак не получается. Я все еще слышу визг, как в ночном кошмаре.
Мне слишком хорошо известно, что можно услышать в ночном кошмаре.
— Тогда иди сюда и спрячь голову у меня на коленях.
Я погладила дочь по голове и снова начала читать письмо Бесс. В нем не было ничего такого, что могло бы встревожить самого строгого тюремщика. Письмо начиналось, как положено, с представлений мне, но потом новости перегнали стремление Бесс писать аккуратным почерком: все при дворе очень добры, и у нее есть три новых платья. Они с девицами соревновались, чьи волосы длиннее — судьей выступала тетя Бэкингем, — и Сесили победила на три пяди. Король всегда милостиво говорит с ними обоими, хотя королева снова больна и уже две недели не покидает постели. По правде говоря, король танцевал с Бесс дважды за последний вечер и заставил ее пообещать, что они снова будут танцевать в следующую встречу. Могу я устроить так, чтобы ей прислали ее серебряный пояс с бирюзой? Он бы хорошо подошел к ее новому голубому платью. И ее Цицерона тоже, пожалуйста, — кажется, она оставила книгу в спальне. Она не учится так усердно, как я рекомендовала, но пообещала на исповеди исправиться, как только сможет. В следующий раз она пришлет подарки для девочек, если я смогу дать ей несколько шиллингов, потому что все деньги потрачены на игру в карты.
Я во все глаза искала в словах дочери намек на то, что она не видит в Ричарде Глостере законного короля, а в Анне Невилл — его королеву. Писала ли она письмо, учитывая, что его прочтет секретарь Несфилда, или и вправду была довольна? Она заслуживала удовольствий, моя добрая и умная Бесс, — если бы только я могла быть уверена: она знает, что принадлежит ей по праву, и остается верной этому знанию, даже танцуя с узурпатором.
Прислужница все еще покачивала Бриджит, поэтому я попросила ее положить на стол у моего локтя перо, чернила и бумагу, чтобы я могла сама написать Бесс.
Я только начала письмо, когда вошел секретарь Несфилда.
— Вас спрашивает госпожа Петерс. Мой господин разрешил вам ее принять. Вы соблаговолите это сделать?
Мэл!
Моя дражайшая Мэл явилась сюда из Хартвелла!
Она казалась еще круглее из-за плащей и шарфов, в которые замоталась, щеки ее порозовели от мороза. Мэл протопала в комнату, сделала небольшой реверанс, какой позволял ее ревматизм, а когда я ее подняла, мы обнялись. В ее объятиях на один-единственный странный миг я почувствовала себя так, будто у меня нет большей беды, чем ободранная коленка или невыученный урок, и Мэл в силах исправить и то и другое, хотя мои нынешние тревоги и страхи были превыше ее целительной силы. Даже Мэл не обладала подобным искусством.
Она увидела слезы, которые я не в силах была скрыть, и кивком велела прислужнице увести девочек.
— Я приду и побуду с вами какое-то время, милые. А сейчас ступайте.
— А нам можно пойти и посмотреть на зарезанных свиней? — услышала я мольбу Катерины, когда они вышли. — Пожалуйста! Пожалуйста, их уже всех убили, и Анне не надо быть такой плаксой.
— Твой брат, господин Эдуард, был точно таким же, — сказала Мэл, расстегивая одежду и бросая плащ на скамью у окна. — Жаль, что она не станет адмиралом флота, как ее дядя, потому что я ручаюсь — она бы хорошо с этим справилась… — Мэл села рядом со мной. — Как вы держитесь, мадам?
Мне пришлось молча покачать головой, пока я не собралась с силами.
— Довольно хорошо. Бесс и Сесили при дворе, ты знаешь?
— Знаю. Ваш брат сэр Ричард — новый лорд Риверс, следовало бы сказать, — часто бывает в Графтоне, хоть и тайком, так что туда доходят новости. А после почти все становится известно в Хартвелле. Ей хорошо живется, леди Бесс?
— Так она пишет. Хотела бы я знать побольше о том, как она там.
— С ней все будет в порядке. Ваша сестра, госпожа Маргарита — моя леди Эрандел, следовало бы сказать, — будет присматривать за ними. Если не ваши девочки станут сердцем двора, кто же тогда еще. А из того, что я слыхала, двор его светлости Глостера трезвый и благочестивый, как он сам, и его жена тоже.
— Он хочет, чтобы мы так думали. А бедная Анна Невилл смертельно больна. Полагаю, она не создана для такого высокого положения, приобретенного по праву или нет. Уорик сломал ее еще до того, как она вышла замуж. А потом она потеряла своего сына Эдуарда. Но кто знает, что на самом деле представляет собой Ричард Глостер?
— И надежды нет? — вздохнула Мэл.
— Как я могу надеяться? — Огромный комок горя застрял у меня в горле. — И как я могу не надеяться? О Мэл, каждый день я перехожу от надежды к безнадежности до тех пор, пока у меня не становится тяжело в животе. Я боюсь. Теперь мы не в убежище, и, однако, это лучше, потому что я не вижу… я не могу видеть Дикона, как видела его в Вестминстере. А Нед… О Нед…
