Эмма Дарвин - Тайная алхимия
— Сейчас мы не можем помочь твоим братьям. Но я не уйду отсюда до тех пор, пока не буду знать, что это безопасно. Даже если нам придется оставаться тут до Судного дня.
Бесс вздохнула и повернулась к окну. На подоконнике лежал снег, и дочь открыла оконную створку, впустив в комнату веяние ледяного воздуха, отчего задрожало пламя очага. Я не пожурила ее. Как часто я сама открывала окно только для того, чтобы убедиться: наша клетка сделана не из железа?
Не столько из железа, сколько из стали. Всегда за стенами мы слышали и видели воинов, ожидающих нас: звон пик, стук сапог и звяканье доспехов, перекличку часовых, днем и ночью.
Снова и снова Ричард посылал гонцов, чтобы уговорить нас покинуть убежище. Будущее для моих девочек лежит только в большом мире, это я знала, но там для них не было безопасного места.
Снова и снова я отказывалась, до тех пор, пока он не поклялся перед епископами, лордами и простым людом, что я и мои дочери будем в безопасности и он будет защищать и обеспечивать их. Вот тогда я смогла поверить, что Ричард не поставит под угрозу свою душу, нарушив такую клятву, ведь он был таким же верующим человеком, каким был Эдуард. Это же не Ричард — какой я была дурой! — поклялся, что мои мальчики будут в безопасности.
«Довольно», — сказала я себе. Я должна трудиться ради девочек, найти им в мире не просто место незамужних девушек, но мужа и надежное поместье, в котором они будут жить с удобствами, может, даже счастливо.
А как же я? Если я смогу знать, что они обеспечены, меня больше не будет заботить собственное положение. Я слишком устала и не желала многого для себя: горе из-за мальчиков бежало по моим жилам, как изнуряющая болезнь. Но я не могла пожелать, чтобы горе прошло, пожелать этого было бы все равно что пожелать их смерти.
У меня не было надежды, и я решила действовать так, как будто они мертвы. Но надежда все равно не умирала.
Итак, однажды утром мы по доброй воле вышли из убежища и прошли через сады аббатства к воротам.
Я не выказывала страха, и Бесс с Сесили тоже не должны были выказывать его, я их об этом предупредила: мы должны вести себя соответственно положению тех, кем мы и являлись, — величайших леди королевства.
Все должно было получиться, однако торжественные клятвы и заверения, письма и послания, весь здравый смысл и доводы не могли заглушить моих страхов. Что, если я предаю своих девочек врагам, точно так же, как предала Дикона? Мартовский ветер был не холоднее моего страха, и я дрожала.
Привратник сделал шаг назад, чтобы выпустить нас: я остановилась поблагодарить его и дала ему золотой. Я не позволяла ни одному человеку забыть, что мы царственные особы, даже самым ничтожным из тех, которые некогда были моими подданными.
Потом он открыл ворота, и мы увидели то, что находилось за ними.
Меня окатило маленькое облегчение после всех пережитых страхов: все воины, кроме горстки, ушли, а оставшиеся не были охранниками, они сидели верхом, построившись для эскорта.
«Достаточно, чтобы быть в безопасности, но слишком много, чтобы ехать быстро», — сказал бы Эдуард.
Память обожгла меня.
Когда мы вышли на простор, ветер подхватил наши обтрепанные плащи и начал так хлестать по лицу, что Бриджит расплакалась. Катерина уставилась на охотничьих собак, разносчиков и суетящихся оруженосцев, потому что едва помнила, как все это выглядит. Бесс подняла Бриджит и дала ей конфету.
Единственный человек, ожидавший возле лошадей, не был солдатом.
— Господин Несфилд?
— Госпожа Елизавета, добро пожаловать, — произнес он, изображая поклон. — Уверен, вы не сочтете наше путешествие слишком утомительным.
Я воздержалась от ссоры из-за того, как он ко мне обратился, но посмотрела ему прямо в глаза. Мне нужно было знать, как далеко отсюда нас будут держать. Если я узнаю это, я узнаю многое другое.
— Мне не сказали, куда мы направляемся. Почему?
Он не ответил на мой вопрос, сказав только:
— Лишь до моего манора Хейтредсбури. Моя обязанность — позаботиться о том, чтобы вам и вашим дочерям было удобно под моим присмотром.
Я почувствовала себя смелее: насколько я помнила, Хейтредсбури и вправду был всего лишь манором, а не устрашающим замком, где нас могли бы спрятать. Но он находился далеко в Уилтшире, в трех днях пути отсюда, или даже дальше, и ни одна из нас не готова была к такому путешествию.
— Мои младшие дочери нездоровы. Им понадобится отдых.
Несфилд указал на что-то за своей спиной.
— Как видите, они могут путешествовать в этих носилках. Мне приказано как можно быстрей добраться до Хейтредсбури, а для этого нужно ехать верхом. Вам не следует бояться: лошадьми будут управлять верные люди.
Мне пришлось прикусить язык, чтобы не спросить его, какой опасности он думает избежать, заставляя нас путешествовать быстро. Это было бы невежливо — затевать ссору с тюремщиком, но находиться под чьим-то надзором было все-таки трудно. Мы отвыкли от этого в убежище. Теперь же нас связывал приказ Ричарда Глостера, мы больше не имели свободной воли.
Мы ехали по Петти-Франс.
Несмотря на гнев и страх, я, сидя верхом на лошади под широким небом и видя, как перед нами разворачивается дорога, ощутила подъем духа.
Как только Вестминстер остался позади, появились торчащие из травы под оградой примулы, бледные, как солнечный свет. Мы приблизились к Рыцарскому мосту.
Но мы по-прежнему оставались узницами, хотя и не такими, какими были в убежище. Судя по крепко сжатым губам и молчанию, Несфилд не был тюремщиком, который легкомысленно относится к своим обязанностям. Неважно, я и сама могла молчать, потому что знала: Генрих Ричмонд тоже выжидает своего часа и строит планы на будущее.
На Михайлов день Бесс и Сесили было велено явиться ко двору.
Несфилд разрешил нам подойти к воротам, чтобы попрощаться, хотя и без больших церемоний. Было холодно, и Бесс не терпелось отправиться в путь. После того как мы обнялись и они заняли место позади грумов, я стиснула руки малышек, потому что не могла больше держать моих старших девочек.
Что это было за прощание? Рассудила ли я правильно, будут ли они в безопасности?
Мужчины приносят клятвы перед Богом и людьми: кто может сказать, когда эти клятвы будут нарушены?
«Господи, пусть я поступила правильно, — молилась я. — Господи, сохрани их и пошли им здоровья и счастья».
— Мадам, вы делаете мне больно, — сказала Анна, пытаясь вытащить ручку из моей.
— Прости, — ответила я.
Лошади исчезли за поворотом, и только по тихому звону стали было ясно, что они еще не уехали далеко.
