Кейт Фернивалл - Жемчужина Санкт-Петербурга
Йенсу пришлось дважды повторить вопрос. Елизавета молча смотрела в одну точку невидящими глазами. Когда она приложила к губам пальцы, рука ее дрожала. Но муж ее вел себя иначе. Из его горла вырывались гневные крики, он в ярости топал ногами. Министр ткнул пальцами в когото из окруживших их полицейских.
— Что ты стоишь, как баран? — заорал он. — Найди мою дочь! Ее похитили!
Все они вернулись к театру и теперь стояли перед боковой дверью, через которую всего несколько минут назад их вынесла обезумевшая толпа. Тогда Катя была с ними, в своем кресле.
— Сударыня, — обратился Йенс к Елизавете, — пожалуйста, расскажите еще раз, как это случилось.
Она не посмотрела на него. Губы ее задрожали, но не издали ни звука.
— Елизавета! — окликнул ее муж.
Йенс встал прямо перед ней, крепко взял за локти и чуть придвинул к себе. Ей пришлось поднять на него взгляд.
— С Катей чтото случилось в давке?
Она качнула головой, несколько раз моргнула, выходя из оцепенения, и пробормотала:
— Нетнет, она не испугалась… Не поддалась панике, только крепче ухватилась за кресло и… — Женщина сдвинула светлые брови, вспоминая. — Она… — Слова застряли у нее в горле.
Йенс наклонился к ней.
— Что случилось?
— Муж пошел искать карету.
— Вспоминайте, сударыня, вспоминайте. Министр оставил вас с Катей здесь… Что было потом?
— За мной выбежала княгиня Мария с мужем.
— Вы разговаривали с ними?
Елизавета снова начала уходить в себя, глаза ее затуманились.
— Она кричала.
— Катя кричала?
— Нет, — прошептала женщина.
— Княгиня кричала?
Ответа не последовало, и Йенс легонько встряхнул ее за плечи.
— Да, — произнесла она, опустив глаза. — Она упала. На щеке у нее…
— Вы говорили с ними?
— Да. — Елизавета вздрогнула. — Повсюду была паника. А когда я повернулась к креслу, в нем уже никого не было.
— Мама, — произнесла Валентина, которая до сих пор слушала молча. Голос ее был спокоен, но звучал глухо, как будто доносился откудато издалека. — Катя испугалась? Паники и криков?
— Нет. Нет, но она очень волновалась.
Валентина кивнула. Она схватила Йенса за руку и потащила за собой.
— Скорее. Пойдем со мной.
— Куда ты собралась? — спросил отец. — А как же твоя сестра?
— Папа, я собираюсь найти ее.
По щекам Валентины хлестал дождь, свет уличных фонарей скользил по ее бледному лицу, изза чего казалось, что оно постоянно меняет форму. Глаза ее превратились в два черных уголька.
Они вместе сели на лошадь. Верхом быстрее, чем в дрожках. Дороги были запружены транспортом, в темноте беспорядочно метались лучи фар, и усилившийся дождь нетерпеливо стучал по крышам карет. Ругань кучеров и давка вызывали еще большее смятение.
Йенс аккуратно лавировал между экипажами, когда надо направляя Героя на тротуар, пока они наконец не выехали на свободное пространство. Дальше они могли двигаться беспрепятственно. Валентина сидела перед Фриисом. Прижав к себе ее горячее, как печка, тело и чувствуя запах ее мокрых волос, он накрыл ее своим плащом. Она так крепко вцепилась в гриву коня, что чуть не вырвала пучки волос, но спина ее была напряжена. Они спорили.
— Йенс, это революционеры похитили ее.
— Нет, Валентина, не спеши с выводами. Это могли быть обычные бандиты, которым от твоего отца нужны только деньги. — Боже, пусть это будут не революционеры! Этим людям перерезать горло человеку из высшего света, будь то хоть мужчина, хоть женщина, так же просто, как выпотрошить курицу.
— Нет, — настойчиво повторяла Валентина. — Это они. Я знаю, это они. Они изводят мою семью и не успокоятся, пока мы все не умрем.
Йенс почувствовал, что в насыщенном влагой воздухе становится трудно дышать. В лицо ему повеял холодный ветер.
Он поехал с ней, потому что не мог отпустить ее одну в петербургские трущобы. И все равно эта поездка была безумием.
Варенька Сидорова и ее мужлитейщик были дома. Войдя в их комнату, Йенс осмотрелся: по крайней мере, здесь было чище, чем в прошлый раз. Они оба воззрились на него с такой неприязнью, будто увидели таракана, которого нужно раздавить. Мужчина и женщина сидели за столом с кружками пива. «Чтото празднуют? — тут же подумал Йенс. — Пьют за успех?»
— Нет больше Столыпина, — усмехнувшись, заявил рабочий. — Туда ему и дорога.
— Я слышал, он только ранен, — уточнил Йенс.
Женщина внимательно смотрела на Валентину.
— Что с ней? — спросила она.
— Моя сестра, — откликнулась Валентина. — Где она?
— Это та, что на кресле с колесами?
— Да. Ее похитили, — стальным голосом произнесла Валентина. — Я уверена, что это сделали ваши друзья революционеры. Я хочу, чтобы вы пошли к ним и узнали, где они ее держат.
Иван и Варя разом покачали головами. Йенс подошел к ним и грохнул кулаком по столу так, что пивные кружки подпрыгнули.
— Я каждому из вас заплачу шестимесячный оклад.
В их глазах заблестел интерес.
— Но только если узнаете, где держат ее сестру.
— Почему вы решили, что это революционеры? Зачем она им? — спросила Варя.
— Чтобы надавить на ее отца, министра Иванова, — ответил Йенс.
Иван наклонил голову, как пес, готовый броситься в атаку.
— А если мы откажемся?
— Тогда мне придется настоять.
Йенс не мог ждать спокойно. Эта комната с сырыми стенами и растрескавшимся потолком казалась ему слишком маленькой, он начал задыхаться. Каждый раз, когда женщина подбрасывала в огонь очередное полено, из печи вылетало облако дыма. Он оседал на мебель и проникал в легкие. В растревоженном разуме Йенса возникла мысль, что истина так же туманна и призрачна, как дым.
Истина, в которую верили люди, не имела ничего общего с той истиной, которая им преподносилась. И единой истины попросту не существовало, потому что не существовало четких границ между светом и тенью. Дорога, ведущая к абсолютной истине, постоянно отклонялась то в одну, то в другую сторону. Большевики и меньшевики разрывали на части свою истину. В своем стремлении к власти они грызлись между собой хуже, чем шакалы над падалью, призывая при этом к справедливости и равноправию. Похитить беззащитную девочкукалеку — что это за справедливость? Где равноправие, если сильный так поступает со слабым?
Ох, Валентина, будь осторожнее! Умоляю тебя, любимая, будь осторожнее.
Они сидели за столом, взявшись за руки. Женщина наблюдала за ними, время от времени отпивая из кружки и поправляя косынку. Два часа они провели вот так. Йенс видел, как Валентина от волнения сжимала зубы, чувствовал, как напряженно работает ее мозг, буквально слышал, как вращаются шестеренки и колесики внутри ее головы. И он испугался за нее. В какойто миг она вдруг сжала его руку и посмотрела ему прямо в глаза немигающим взглядом. Когда дверь открылась, в комнату ворвался холодный ночной воздух, и следом за Иваном вошли четверо мужчин в потертых куртках и мокрых картузах. Йенс поднялся. Валентина не посмотрела на мужчин, как будто знала, что они скажут. Иван подошел к печке и протянул к огню руки.
