Генрих Шумахер - Паутина жизни. Последняя любовь Нельсона
Услышав шум близившихся шагов, Эмма спряталась за статуей Богородицы. Сейчас же вслед за этим мимо нее бешено промчался Джосая вниз по лестнице. Вот с треском захлопнулась дверь подъезда. Все стихло.
Тогда Эмма вышла из-за статуи, хотела спуститься вниз. Но что-то было сильнее ее воли. Она подошла к двери комнаты Нельсона, нажала ручку, вошла…
Он стоял у окна, прислонившись головой к оконному переплету, его плечи вздрагивали. Эмма осталась у дверей, прижавшись к стене, ждала. Наконец он обернулся, увидел ее.
— Я стояла у дверей, — медленно сказала она, — слышала все. И вот… я у вас!
Она сделала шаг по направлению к нему. Он вскрикнул и, словно защищаясь, простер вперед руки.
— Миледи! Если вы хоть немного хорошо относитесь ко мне… Уйдите, миледи, уйдите! Вы не знаете…
Но Эмма продолжала приближаться к нему.
— Хоть «немного хорошо»? Да разве вы не знаете, что я стала вашей с первого взгляда? Том Кидд был прав: это судьба. Она толкает нас друг к другу. Мы не можем уйти от велений судьбы, даже Джосая должен был служить в ее интересах… Он хотел разлучить нас и как раз кинул нас друг к другу! — Теперь Эмма была совсем близко от Нельсона, смотрела на него с мягкой, тихой, трепетной улыбкой, положила голову к нему на плечо, закрыла глаза, шепнула: — Горацио… милый… герой мой…
Тогда он рванул ее к себе.
— Пусть я погибну от этого! — пробормотал он в полном отчаянии. — Пусть я погибну…
Сквозь окно вливался широкий поток солнечного света. Сияя, опьяненная победой, Эмма вошла в лучистый поток, остановилась, купаясь в нем, словно в океане силы.
Сверкающим взглядом приветствовала она залив, город, горы, острова. Ей принадлежало все это — ей и ему, чтобы они могли радостно шествовать вместе по миру. Им служила природа, и они служили ей. Обняв друг друга, приникли они к лону ее, в вечно зеленеющий, вечно цветущий, вечно плодоносный сад любви.
Раскрыв объятия, Эмма обернулась к Нельсону. Но он… Он, скорчившись, лежал на диване.
Тогда Эмма стала ухаживать за ним, словно долгие годы совместной жизни сделали их самыми близкими людьми. Она применила все, чему учил ее когда-то доктор Грейем: заставила спокойнее течь прилившую страстной волной к голове кровь, массировала его теми самыми мягкими поглаживаниями, которыми некогда прогоняла убийственную меланхолию Ромни. Когда же, очнувшись, Нельсон, стыдясь своей слабости, хотел уйти, она не отпустила его, заключив в объятия, стала успокаивать.
И тогда он наконец признался ей во всем.
Его отец медленно умирал от прогрессирующего нервного паралича; от него, вероятно, и унаследовал он эту болезнь. Он уже родился слабеньким, никогда не имел ощущения полногр здоровья. Самую безобидную радость прогоняла боязнь припадков, которые вызывались у него волнениями как радости, так и страданий.
Ему было двадцать пять лет, когда он полюбил в первый раз. Во Франции он увлекся юной дочерью английского священника в Сен-Омере. Уже целый год у него не было припадков, и он решился наконец признаться в любви. Но в самый момент объяснения с ним сделался припадок, и девушка в ужасе отказалась от него.
С Фанни Низбет его свели спокойная дружба и его симпатия к Джосае. Они поженились без всякой страсти, без волнений и кипения желания. И все-таки… в первую брачную ночь… опять припадок!
Так и зажили они с тех пор… Бесстрастная, холодная Фант ни, по-видимому, не чувствовала никаких лишений. Но его угнетала тоска — тоска по великому неизвестному любви, по всему тому, на чем зиждется все человеческое, по высшему, величайшему откровению творчества природы, по тому откровению, которое только и делает мужчину мужчиной, — по ребенку.
Каждый раз, когда он возвращался после своих морских блужданий домой, он бывал преисполнен надежд. Ведь подчинится же наконец это хилое тело воле души!..
Но что это за хрупкая воля, которую могла парализовать какая-нибудь нервная дрожь? К чему иметь душу, если ей запрещено любить? Стоило ли жить после этого?
Нельсон смолк, с отчаянием уставился в пространство, погрузился в мрачные думы.
Теперь Эмма поняла, почему он так опасливо избегал малейшего физического прикосновения к ней. Ведь уже само дыхание ее навевало на него парализующий страх!
О, мука! Бежать должен был он от всего, что любил, чего желал всей силой страстного сердца, и все-таки…
Вот сейчас он думал, будто умирает, но остался жив. Что, если все это — лишь воображение? Блуждание разгоряченной страхами фантазии?
Эмма склонилась к нему, обняла за плечи, шепнула на ухо:
— Помните ли вы доктора Грейема? Ученые называли его шарлатаном, его новую науку — обманом, и все-таки он многих вылечил. А я… я была его помощницей. Все, что он знал, доктор показал мне. Суеверные скажут, что это случилось затем, чтобы Нельсон выздоровел через меня. И так будет!.. Но только вы должны верить в меня, вполне на меня полагаться. Быть может, когда-нибудь…
Он насторожился, приподняв голову, и переспросил:
— Быть может?
Вне себя от сострадания, от любви, она приникла к нему, прижалась, осыпала его лицо градом трепетных поцелуев.
— Когда-нибудь… о, как хочу я этого! Всеми силами своей души хочу я этого! И я знаю, это будет. Однажды я подарю тебе… ребенка, Горацио!
XIX
Обыкновенно к обеду кто-нибудь приходил, но на другой день после празднества Гамильтоны остались в узком кругу своих близких знакомых.
Когда Эмма вошла в столовую, сэра Уильяма еще не было. Сдерживаемая присутствием матери, она приветствовала Нельсона тайным взглядом, прислушиваясь, как он восхвалял удачное течение праздничного пиршества, руководимого старушкой. Он всегда бывал мил и любезен с нею, как с родной матерью.
Наконец явился сэр Уильям. Эмма невольно содрогнулась, взглянув на него. Ни разу в прошлую ночь не подумала она о нем, теперь же ее вдруг пронзила мысль, что случившееся касается также и его!
Сэр Уильям был, по-видимому, в наилучшем расположении духа. Он осведомился о здоровье всех присутствующих, крепко пожал руку Нельсону, поцеловал Эмму в лоб, похлопал по плечу миссис Кадоган, а затем с удивлением оглянулся:
— А юный Асканий Дидоны? Разве его еще нет здесь? Так как сегодня мы между своими, то я пригласил его к обеду.
Нельсон съежился:
— Джосая… он не придет. Я должен был послать его в Кадикс… мне нужен был надежный человек…
Сэр Уильям засмеялся:
— И вы выбрали как раз Джосаю? Ей-богу, по службе нет ни малейшей выгоды быть вашим сыном! Стоило ему хоть немного обжиться в нашем неаполитанском раю, как папаша-адмирал уже гонит его, словно архангел с огненным мечом, вон из рая. Ну в конце концов, свежий морской воздух не повредит ему. Вчера он держал себя… ну скажем, задорно. Немного не хватило, чтобы он испортил нам самый блестящий момент нашей программы. Ну что же, молодая кровь… к тому же крепкое вино. А когда знаешь, как он обожает отца… Тут уже при всяком удобном и неудобном случае легко разразиться криками «браво» и аплодисментами. Хорошо еще, что я тут же пустил в ход музыку; таким образом, никто ничего не заметил! — Он по очереди посмотрел на Нельсона и Эмму, потер руки, затем указал на накрытый стол:
