Нина Соротокина - Венец всевластия
— И каков в ней смысл?
— О! Сейчас все расскажу, — Паоло торопился, хотелось покончить все разом и домой, в теплые объятия Ксении. — У меня есть друг инок Мефодий. Премудрый и дотошный юноша. Он мне этот список и спроворил. Мефодий долго над этой бумагой сидел и постиг, как в ту игру играть. Можно и тайнопись составлять, — добавил он шепотом.
— А Курицын тоже тайные слова писал?
— Да нет, только пробовал. Под клетками изображены его должность и имя. Я думаю, это и есть ключ к игре.
— Приведи ко мне завтра инока Мефодия. Я теперь иди.
Паоло пятясь вышел из царицыной горницы, бегом сбежал по лесенке, пулей проскочил через одни сени, другие, и только когда вышел на улицу, глотнул свежего воздуха, он с испугом понял, что предал своего учителя.
13
Темная это история, и в сумраке событий трудно рассмотреть подробности. А проще говоря, все эти подробности унесли с собой в могилу в незапамятные времена главные участники действа: царь Иван, супруга его и молодая невестка Елена Волошанка. А посему мы можем высказывать только догадки.
Это Софья сказала царю, что у невестки в ларце лежат тайные письма. Написаны они мудрено, и если посмотришь в них, то ни по чем не догадаешься, о чем там речь. А на самом деле, сие есть тайнопись.
— Какая еще тайнопись в моем доме? — удивился Иван. — И откуда тебе это известно.
Софья с готовностью рассказала, ни одной мелочи не утаила. Оказывается, была у царицы среди челяди Волошанки верная раба. Она, конечно, не обыскивала великую княгиню, Боже избавь, не в православном обычае творить подобное вероломство. Но представился случай, когда Волошанка ларец опорожнила, полдня сидела над бумагой с пером, а потом письмена-то в ларец убрала, а на ключ не замкнула. Тогда и попали в руки Софьи эти письмена. Верный дьяк сделал с тех писем список, а сами бумаги назад Волошанке отнесли, чтоб она недоброго не заподозрила. И был еще случай, когда в руки царицы попал ключ к шифру.
— Показывай бумаги! — сказал Иван с досадой.
Мысли Ивана были заняты совсем другим. Война с Литвой шла полным ходом. Верные князья Шемячич со Стародубским-Можайским уложили под Мстиславом семь тысяч неприятельского войска. На очереди был Смоленск, именно там, у стен старого города, должна была произойти проба русской отваги и профессионализма. Смоленск был сильно укреплен. А тут вдруг какая-то дворцовая интрига и мелкая возня с тайными письмами. Иван только потому и стал слушать супругу, что подумалось вдруг — а не Стефан ли Молдаванский вздумал тайно изъясняться с дочерью.
Принесли два письма — коротеньких, невнятных. С первого взгляда на них было видно, что они носят характер мирный и никакого отношения к войне не имеют. Потом взгляд зацепился за знакомое имя — Кассиан. А не тот ли это Кассиан, который в Юрьевом монастыре архимандритом служит? И много в тех письмах было фраз просительных, де, поговори, великая, с царем, напомни о его обещаниях. Что именно Иван обещал и кому, написано не было. Было один раз упомянуто слово «опала», явно просили о заступничестве, но за кого следовало заступиться, не объяснялось. Видимо, пишущий сии буквы, считал, что Волошанка и так все поймет. К письмам прилагался и ключ, который назывался важно: Лаодикийское послание.
Иван сам пришел к Волошанке для беседы и молча положил перед ней оба письма, мол, объясни, какие ковы строят тайные люди за царской спиной. Елена изменилась в лице, дрогнула, как осина под ветром, и затрепетала всеми членами, но быстро взяла себя в руки и когда стала говорить, голос ее отнюдь не дрожал.
— Государь, я не знаю, как попали к тебе в руки эти бумаги, но касаются они только веры.
— А почему тайнопись? Кто расшифровывал?
— Сама, государь.
— Да как же ты посмела от меня таиться?
— Не от вас. Но во дворце всюду уши.
— И чьи же это уши для тебя могут быть опасны? Ты — никто! Ты — тень сына моего покойного. Пристали ли тебе подобные речи? Может, ты и заграничную переписку с кем вела?
— Боже избавь. Государь, смени гнев на милость! Лаодикийское послание — кладезь мудрости!
Она метнулась к ларцу, достала бумагу и протянула ее царю. Точно такую же, с клетками, показывала ему Софья.
— Ты же сам его читал! И слова эти тебе должны быть знакомы, — сказала Елена Стефановна негромко, а потом страстно, тоном заговорщицы, стала читать слова введения: — Душа самовластная, ограда ей — вера, — и пошла, и пошла, как по писаному: — Мудрость — сила, фарисейство — образ жизни, пророк — ему наука, наука преблаженная, ею приходим к страху Божию, страх Божий — начало добродетели. Им вооружается вера…
Иван хотел дальше распаляться и гневаться, но вдруг остыл. Он не помнил, видел ли раньше Лаодикийское послание, но память что-то подсказывала. Видеть, может, и не видел, а слушал ранее наверняка. И зачем теперь на бумагу ногами топать, если в ней истинная правда. «Чудотворный дар поддерживается мудростью…» — так написано в введении. Мудрые-то вы мудрые, а играете с тайнописью, как дети неразумные. От кого таитесь-то? Царь вздохнул и не для сыска, а для порядка, спросил:
— Кто письма тайные писал?
Елене бы ответствовать с поклоном, тем более, что царь сам знал имя — Курицын-мудрец трудился, кто же еще, покайся Волошанка, и разговор бы ушел в песок. Все Софьины труды пропали бы даром. Но Елена потупилась скромно, потом судорожно перекрестилась, словно Бога звала в свидетели, и выпалила:
— Я не вольна в ответе.
Ах, так… Ты не вольна, а царь Иван волен в каждом своем справедливом поступке. Он — глава рода человеческого, он — отец всему, а подданные его — отроки неразумные, которые не ведают, что творят. Поэтому он без зазрения совести приказал Волошанке и сыну ее затвориться в своих покоях и стражу у дверей поставил. Посиди и одумайся!
Стража у дома Волошанки стояла всего один день, а дальше было только негласное наблюдение и строгий приказ — на улицу не выходить, но двор сразу понял, что к чему, и нужный Александру человек, что тайно трудился в приказе, тут же отписал в Литву соответствующую депешу. В Вильно она пришлась как нельзя более кстати, и великий князь Литовский тут же сочинил интригу.
Русь шла по Литве, убивала, жгла, пленила, Александру позарез нужны были союзники, с которыми можно было противостоять этой жестокой рати, и было бы выгодно переманить господаря молдавского Стефана на свою сторону. К Стефану из Вильно полетела грамота: «Ты меня воюешь в одно время с недругом моим князем Московским, но он тебе теперь недруг же: дочь твою и внука посадил в темницу и великое княжение у внука твоего отнял и отдал сыну».
