Нина Соротокина - Венец всевластия
— Ксения у вас? — спросил он тихо.
Феодосия ничего не ответила, поинтересовалась дымом, который валил из трубы трапезной, обшарила взглядом пухлые облака, вздохнув, посочувствовала спящей в пыли собаке и, наконец, сказала:
— Венчание завтра.
— А почему не сегодня?
— Ну… если игумена уговорю… Пройди в братские кельи. Там тебя покормят, а когда надо, позовут.
Только над монастырскими грибными щами, густыми и пахучими, когда первый голод был забит, Паоло сообразил, что Феодосия выглядит замедленной и в глаза не смотрит от смущения. И неважно, что он ей в сыновья годится, он для нее мужчина из мира — лицо запретное. А вдруг эта невеста Божья от смущения все перепутает. Мало беды, если опоздают на венчание, но привела бы правильную девицу, не подсунула бы кого другого вместо Ксении. Он и так сам не свой, страшится встречи с суженой, боится испугать, не узнать, повести себя неловко и бестолково, а тут еще эта забота.
После еды прилег на лавку, закрылся плащом, уговаривая себя не расслабляться, просто полежать с закрытыми глазами, и тут же заснул, как в прорубь провалился — к холодным рыбам и теплым течениям. Очнулся он оттого, что его довольно бесцеремонно и больно стучали по спине. В горнице стоял полумрак. Вечерело. Безликий монах, не человек — тень, шепнул «пора» и исчез, предварительно распахнув перед Паоло дверь.
Неправильным будет сказать, что собор был весь освещен, свечи везде жгли очень экономно, но после вечерних сумерек Паоло показалось, что алтарь так и сияет ангельским светом. Он оглянулся, ища глазами невесту. Она была не в алом праздничном, как полагалось на свадьбе, а в сером, почти белом летнике с бобровым ожерельем, в высоком венце. Лицо, как и в первый день их знакомства, прикрывал белый полупрозрачный плат. Это успокаивало, потому что во всем прочем он не узнавал в невесте Ксению. Попросить показать лицо он стеснялся. Феодосия находилась рядом с ней неотлучно, взгляд ее был обращен к иконам, рука без остановки творила крест.
Венчание — самый торжественный час в жизни каждого человека, а здесь все как-то на бегу, с поспешностью. Не было ни дружков жениха, ни подруг невестиных, никто не стлал яркую камку под ноги новобрачных, каравайники не несли пышные хлебы, а фонарщики не освещали ярким пламенем темные углы в соборе. Но все это неважно. Рядом стояла Ксения, прикрывающий лицо плат чуть вздрагивал от ее дыхания и тихий, как шелест дождя шепот, повторял слова обряда.
После обряда Феодосия отвела их за монастырскую ограду. Негоже молодым смущать своим присутствием общежитскую братию. Для первой брачной ночи им отвели отдельно стоящую избу. Она оказалась банькой. Пахло березовыми вениками и чистотой. На широкой лавке вольготно раскинулся набитый соломой тюфяк. Тут же лежали два одеяла — льняное стеганое и теплое, подбитое овчиной.
В маленьком оконце видно было, как полощется в речной воде узкий месяц. Они сели на постелю. Как только Паоло освободил Ксению от плата и поцеловал, она уткнулась ему в грудь и принялась плакать. Он молчал и только гладил по вздрагивающим лопаткам. А что говорить-то? Перед тем как счастливой стать, ей надо выплакать и страшную смерть отца, и побег из родного дома, и вечный страх, что поймают и насильно постригут. А она не хотела вервия и камилавки, она суженого ждала. Ксения всхлипнула последний раз и затихла.
— Темно. Хочешь лучину запалю?
— Зачем? — тоже шепотом спросил Паоло.
— Вот здесь в уголочке хлебы с изюмом и еды всякие. Давай праздновать нашу свадьбу.
Такой робкий, худенький, хилый огонек, а освещает всю избу. Угольки лучины падали в лохань с водой, шипели, как обиженные зверьки. Ксения вдруг начала смеяться. Смех был отрывистый, нервный, но все лучше, чем слезы. Паоло тоже развеселился.
— А венчание наше — случай? — он так и покатывался от хохота. — Почему царица меня выбрала? Ведь надо же такому случиться!
— Нет, она знала, — девушка опять всхлипнула, смех и слезы были у нее рядом. — Это ее милость за верную батюшкину службу. Теперь я уже на Стромилова. Теперь я Паулинова.
— Знала? Откуда? — спросил потрясенно Паоло.
— Как батюшку забрали, я с дворней из дома бежала, по углам скиталась, а потом, как матушка-царица обрела свободу, она меня сыскала и в эту обитель поселила. Как сыскала — не спрашивай. Это не моя тайна. Но только я тому человеку открылась. Вот и помогли нам батюшкины молитвы. Гаснет лучинка-то…
— Холодно, — пошептал Паоло, ныряя лицом в распущенные волосы Ксении.
— Что дальше делать по обряду — знаешь?
— Обряд у всех один, — прошептал Паоло. — Догадаемся как-нибудь вдвоем. Сапоги будешь снимать?
— Так ты их уже снял! — пошептала Ксения.
— Значит, одной заботой меньше. Давай пояса развязывать. Ах ты, зорька моя, голубка яснокрылая…
— Холодно, — зябко повторила Ксения, прячась под одеяло.
— Сейчас согреемся…
Счастье Паоло было стройным, как античная колонна, и таким же вечным. Вверх, вверх, к смеющемуся солнцу и облакам, и на каждом пышном облаке — по ангелу. Душа ликовала, распевая с ними многоголосую свадебную песнь.
А потом состоялся третий и самый ответственный разговор с царицей. Софья не расспрашивала Паоло о поездке, видно, интересующие ее подробности были ей уже известны. Да и зачем ей было знать эти подробности. Она благодетельствовала, а потому была добра.
— Ты получишь надел в Новгородской волости, небольшой, но на жизнь вам хватит, — сказала она строго. — Дом в Москве, куда жену привез, — твой, купчая оформлена по всем правилам. Служить будешь в Приказе толмачом, а у меня бывать по вызову. Верные люди всем нужны.
Паоло повалился в ноги. Привели его волхвы к земле обетованной, и в земле этой всегда мир и тишина, летом идут здесь тихие дожди, зимой они оборачиваются снегом, укутывающим бытование твое словно лебяжья перина.
— Теперь один вопрос напоследок. Расскажи про игру, которую от дьяка Курицына получил. Ты ведь не купил ее? Верно?
— Воля ваша — не купил. Игру эту — Лаодикийское послание, — я у него украл, — Паоло засмеялся, чуть ли не подмигивая царице. — Я думал, что это гороскоп. Я тайно выкрал, сделал список, а потом на место в ларец положил. Но оказалось, что это никакой не гороскоп. Это игра, как я вам и говорил, только играют в нее не с помощью костей, а буквами.
— И каков в ней смысл?
— О! Сейчас все расскажу, — Паоло торопился, хотелось покончить все разом и домой, в теплые объятия Ксении. — У меня есть друг инок Мефодий. Премудрый и дотошный юноша. Он мне этот список и спроворил. Мефодий долго над этой бумагой сидел и постиг, как в ту игру играть. Можно и тайнопись составлять, — добавил он шепотом.
